Олег быстро побросал вещи, которых и было-то совсем немного, в наволочку. Почти исписанный блокнот, который дал Барвинский, хотел положить аккуратно сверху, но его ловко выхватил из рук особист.
– А вот это останется здесь.
– Но… – попробовал возразить Олег.
– Жалко, да? – нехорошо ухмыльнулся тщедушный. – А это цена за билет домой. Восстанавливай по памяти. Если бы принял наше предложение, уже бы по Киеву гулял – каштаны кушал да на книгу свою в книгарнях любовался. А так… – Особист язвительно скривил губы и махнул рукой. – Твой друг Барвинский просил тебе передать, что там у вас тебе ходу не дадут. Для своих ты потенциально завербованный. Такой агент влияния с промытыми мозгами. Так что не только книгу, но и блог вести не сможешь. А вот мы подумаем, может, еще что и опубликуем из твоего за подписью «Признания и откровения. Дневник российского террориста» – как тебе такое название, а? А вот это, – он потряс блокнотом перед носом Олега, – будет доказательством истинности.
Прямое авиасообщение с Москвой давно уже было прервано, потому летели через Минск. Всего выдаваемых в Россию набралось человек двадцать. Понурые, обносившиеся, с потухшими глазами, они в основном молчали, немного чураясь друг друга.
В другом конце холодного негостеприимного зала ожидания минского аэропорта сбилась в кучку такая же группа сутулящихся, с острыми скулами и запавшими глазами людей. Эти бросали хмурые взгляды на прилетевших из Киева вчерашних военнопленных. Они и сами были такие же. Но другие. Украинцы. Пленные. За час до этого их привезли военным бортом из Москвы, а еще несколько дней назад они были раскиданы по российским лагерям от Карелии до Иркутска. К ним решительным шагом направилась мужиковатая тетка с короткой стрижкой, которую Олег приметил еще в самолете. Кто-то шепнул ему, что это то ли посредник, то ли переговорщик с украинской стороны. Войдя в толпу, тетка заливисто гаркнула:
– Слава Україні, хлопці!
Олег злорадно наблюдал за тем, как сначала вытянулось и помрачнело ее лицо, а потом покрылось румянцем и стало совсем растерянным, когда в ответ она услышала лишь пару вялых «Героям слава», несколько человек просто безразлично отвернулись, а один так и вообще на весь зал озлобленно рявкнул:
– Да иди ты со своей Украиной знаешь куда? Чего приперлась?..
Продолжение Олег досматривать не стал, клонило в сон, а в дальнем углу он приметил освободившееся место.
Поудобнее устроившись на жестком сиденье, Олег надвинул капюшон «кенгурушки» на лоб и попытался задремать – до вылета в Москву оставалось около двух часов, – когда голос, который он меньше всего ожидал здесь услышать, вырвал его из дремоты:
– Олег… – Такой родной, такой милый голос… Будто бы волна электрического тока вышвырнула его из пластикового кресла.
Сам в это не веря, он зачарованно произнес ее имя:
– Маша!
Она робко стояла в двух шагах от него, немного растрепанная, смущенная, не решаясь подойти ближе. Олег бросился к ней, сжал в объятиях, от ее аромата закружилась голова, он повторял ее имя снова и снова, уткнувшись лицом в ее душистые вьющиеся волосы, не в силах остановиться.
– Я изменился? – Он отпрянул чуть назад, давая возможность рассмотреть себя и в то же время не выпуская Машу из объятий.
Она окинула Олега парой быстрых взглядов, а после этого уже пристально ощупала его глазами. Провела тыльной стороной ладони по его щеке. На миг зажмурилась.
– Ты… Ты какой-то обожженный, – наконец вынесла она свой вердикт.
– Скорее опаленный, – почти шепотом поправил Олег.
– Да, да, именно так, – заторопилась Маша, – и твои глаза… Они обжигают… – Она запнулась и тут же продолжила: – Обжигают холодом.
– А вот так? – Олег на секунду прикрыл веки и тут же вновь распахнул глаза, теперь искрившиеся лучистыми искорками.
– Так мне больше нравится, – улыбнулась Маша, – но все равно иначе, чем прежде. Не хуже и не лучше. Просто иначе.
Олег согревался в ее мягких, ласковых, почти кошачьих интонациях. Он почти забыл, как же в них уютно.
– Граф Монте-Кристо тоже когда-то был Эдмоном Дантесом, – тихо ответил Олег. – Сейчас я пепел. А рядом с тобой ощущаю силы стать фениксом…
На пару минут повисло молчание. Маша гладила Олега по голове.
– Но для этого мне надо вернуться туда, – продолжил он. – Чтобы победить мой страх и возродиться.
– Тогда в новом тебе возродишься и ты старый, вы сольетесь, и это станет шагом к совершенству? – Маша сжала его голову ладонями и, казалось, читала вслух по его глазам.
– Примерно так, – улыбнулся Олег. – Но неосознанный период жизни в любом случае закончился… А еще, – он набрал в грудь побольше воздуха, – я теперь знаю, что совершенства можно достичь только рядом с тобой, пройдя вместе весь путь.
– Без оружия, – неожиданно твердо сказала Маша.
– Как скажешь. – Он любовался ею.
– Если с этим условием ты согласен, то я с тобой, – подвела она итог с серьезным видом.
Уже в самолете, не отпуская Машину руку, Олег прошептал ей на ухо:
– Я написал для тебя много сказок… Правда, их все забрали…
– Это ничего. Главное, что мы вместе, – Маша погладила его руку, – а сказки расскажешь мне на ночь. Уверена, ты все помнишь.
На табло в зале ожидания московского аэропорта Внуково загорелась надпись, извещающая встречающих, что прибыл рейс из Минска. Тут же загудела, пришла в движение яркая, разноязыкая толпа, увешанная микрофонами, фото– и видеокамерами. Спустя пятнадцать минут двери открылись и в зал вошла группа изможденных, бледных людей в сопровождении хлопочущих вокруг них женщин провинциального типа. Матери и жены, собравшиеся со всей страны.
Гвалт журналистской братии буквально оглушил вчерашних пленных. Телекамеры взяли их в плотное кольцо. Олег, крепко сжимая Машину узкую ладошку, попытался прорваться сквозь заслон репортеров, но был зажат в угол напористой миниатюрной девушкой в кричаще-оранжевом пальто, с копной рыжих волос и розовым микрофоном в руках. За ее спиной маячил бородатый флегматичный камерамен в массивных очках из черного пластика.
– Телеканал RVi, еженедельная аналитическая программа «Отнюдь», представьтесь, пожалуйста, – затараторила рыжая, тыкая Олегу в лицо микрофоном сомнительного цвета.
– Олег Мирошников. Сержант Вооруженных сил Донецкой Народной Республики, – с усилием произнес он, инстинктивно стараясь отвернуться от объектива камеры.
– Олег, сколько времени вы провели в плену или, точнее сказать, под арестом?
– Около девяти месяцев. – Зрачки у Олега сузились, эта аляповатая, принудительно жизнерадостная журналистка решительно ему не нравилась.
– Что теперь, Олег? Вернетесь наконец к мирной жизни?
Ее манера речи была чересчур напориста, а формулировки вопросов задевали за живое. Олег всеми силами старался подавить закипавшую внутри ярость и отвечал преувеличенно спокойно, медленно, делая большие паузы между словами.
