Мериуизер, у которой, наверное, сейчас голова шла кругом, не сразу сообразила, что к чему.
— В смысле, коробки по семьдесят восемь штук?
— Нет, — отрезала я, провожая глазами старого Мака, который, свирепо ворча и не поднимая глаз, начал удаляться прочь. — Смотри, это — подростковый размер. Потом идет нормальный. А бывает супер или гигантский размер? Ну, скажем, для ночи или... для крупных людей?
Мериуизер отчаянно старалась сосредоточиться, но у нее ничего не получалось, и из-за этого я еще больше разозлилась на ее тупоголового папашку.
— Кажется, да, — еле слышно пролепетала она. — Ты смотрела на задних полках?
— Точно! — воскликнула я, словно получив озарение. — Там не смотрела! Уже бегу искать. Кстати, сейчас уже почти полдень. Я пока не проголодалась, так что сходи, пообедай первая, а я пойду после тебя. Идет?
Мериуизер закусила губу, потом молча схватила свою куртку и выбежала за дверь.
Старый Мак копошился в аптеке, громко шурша коробками и сердито ворча себе под нос. Сейчас я купила Мериуизер получасовую передышку. Этого было мало. Мне бы очень хотелось по-настоящему исправить ее жизнь. Ее и Дрей.
Они были мне не безразличны. Я о них заботилась. Я хотела, чтобы они были счастливее, чтобы их жизнь стала лучше. И тут до меня вдруг дошло, что заботясь о них, я одновременно забочусь о себе. Я тоже хотела, чтобы моя жизнь стала лучше. Заботясь о себе, я получила возможность помочь другим. Выходит, Ривер снова оказалась права.
Просто зла не хватает.
И еще я знала, что в последний момент удержалась от черной магии. Я сама решила не делать этого. Вот это был уже настоящий прогресс. Определенно.
Этим вечером я должна была убираться после ужина, поэтому изо всех сил сосредоточилась на настоящем, из чего вы легко поймете, насколько сильно я ненавижу мыть посуду.
— Вам никогда не хотелось приобрести посудомоечную машину? — спросила я у Ривер, когда она принесла мне очередную груду грязных тарелок. — Между прочим, современные машинки перемыли бы всю эту кучу за две минуты. — Пошваркав ручной щеткой по тарелке, я опустила ее в горячую мыльную воду. Поскольку я забыла надеть резиновые перчатки (давайте хором скажем: Опять! Три-четыре, все вместе!), то мои руки покраснели и сморщились. Теперь это были руки шведского рыбака. Мужчины. Старого. Тьфу! Я подумала о белых девичьих ручках Нелл, всегда нежных и с идеальным маникюром, и почувствовала новый прилив желчи.
Ривер с улыбкой потрепала меня по спине.
— Я знаю, насколько для тебя важно беречь время, — проговорила она. — У тебя ведь его так мало!
Я застонала, а она рассмеялась.
Но если говорить серьезно, то вся эта неделя была сплошным кошмаром. Нелл объявила мне открытую войну. Я не могла заставить себя не думать о Рейне, и с маниакальным упорством снова и снова оживляла в памяти самые ужасные воспоминания о нем — о том, как он разрушил мое детство, и о том, как нарушил мой покой. Я вспоминала наши жадные поцелуи и то, с каким ужасом он смотрел на меня, когда узнал. Могу себе представить, как он перепугался! Его ужасала не только «плохая девочка», грозившая вновь сбить его с правильного пути, но и то, какую роль он и его семья сыграли в ее жизни. Выходит, его миры тоже сшиблись друг с другом.
Старый Мак был невыносим. Я жутко переживала за Дрей и Мериуизер. Наступила зима, самое ненавистное мне время года, когда солнце поздно встает и рано заходит, когда постоянно холодно, и кругом лед со снегом. Почему Ривер не обосновалась, к примеру, на Багамах? Разве она не могла бы врачевать заблудшие души под пальмами и теплым солнышком? Еще как могла бы. Но приняла другое решение.
— Возможно, это просто не по мне, — забывшись, вслух пробормотала я, и даже вздрогнула, когда Ривер переспросила:
— Что?
Ладно, с меня довольно. Злобно орудуя щеткой, я выложила все, что у меня наболело:
— Я мою посуду, меня клюет чокнутая курица и травит двуличная стерва, я вожу дружбу с девчонками, жизнь которых еще ужаснее моей, и в довершение всего этого должна якшаться с маньяком, убившим моих родителей. Как вам кажется, может быть еще хуже?
Ривер молча смотрела на меня.
— Я не создана быть бессмертной пай-девочкой, — устало продолжала я. — Все это обучение, все эти тренинги по примирению с собственным прошлым, вдумчивое изучение своего внутреннего мира, раскладывание души по полочками и всеобщая дружба — это все не для меня.
Ривер ничего не сказала, а когда я подняла глаза, готовясь прочесть в ее лице разочарование, то увидела лишь... Даже не знаю, что это было. Может быть, сочувствие?
— Чего ты хочешь? — тихо спросила она.
— Хочу, чтобы мне стало лучше, — ответила я то же, что и раньше. — Перестать страдать.
— Нет. Чего ты по-настоящему хочешь?
Я медленно выдохнула сквозь стиснутые зубы.
— Я хочу... перестать чувствовать себя последней неудачницей.
— Нет, — с непоколебимой уверенностью ответила она. — Чего ты по-настоящему хочешь?
Мне захотелось завизжать и разбить тарелку о каменную раковину.
— Хочу перестать быть темной, — я произнесла эти слова почти шепотом, поскольку до сих пор никогда не произносила их вслух.
Ривер ничего не сказала, но я почувствовала, что этот ответ тоже оказался неправильным. Постояв немного, Ривер погладила меня по волосам и ушла.
Если бы Нелл в тот момент вошла на кухню, я бы швырнула тарелку ей в голову.
Но я осталась одна и домыла всю эту чертову посуду. Потом поднялась наверх, наложила запирающее заклинание на дверь, забралась в постель прямо в одежде, выпила чай и плакала, пока не уснула.
Глава 29
Следующим днем было воскресенье. Мне поручили вычесать двух лошадей, Гнедую и Тита. Гнедая была спокойной и ладной кобылкой породы кватерхорс, которую использовали только для верховой езды, а Тит относился к ирландским упряжным лошадям, которых можно запрягать в тележки и прочие повозки. Они оба были милыми животными, а главное, терпеливыми и спокойными, в отличие от адской курицы.
Я вывела Гнедую из стойла, поставила на развязки и принялась чистить резиновым скребком. Лошадка тихо фыркала мне в макушку, пока я очищала ее бока от грязи и выпавших волос.
Лошади. Не хочу даже говорить о них. Невозможно переоценить ту роль, которую они играли в жизни человека вплоть до последних столетий. На протяжении тысячелетий лошади и коровы обеспечивали человеку выживание, позволяли ему путешествовать, перевозить грузы, обрабатывать участки земли, достаточные для пропитания семьи.
Лошади были со мной всю мою жизнь. Однажды, в середине XVIII века, когда я жила в Англии, я буквально помешалась на лошадях — держала конюшню, выезжала каждый день, заказывала седла по собственному эскизу. Но у лошадей был тот же недостаток, что и у всех остальных — рано или поздно они умирали.
