Вся труппа подначивала парней и вопила от восторга. Одна из девушек, застеснявшаяся донельзя, вырвалась из «окружения» и убежала куда-то в угол заведения, а второй происходящее явно нравилось, она даже продолжила попытки танцевать. Юра и Антон прижались к ней с двух сторон, девушка замерла, но они вдруг развернулись и спокойно отправились к своему столику, оставив её недоумевать – что это было?
Годессовцы захохотали, аплодируя. Спиртное потекло рекой под короткие тосты и без них. Маша с усмешкой наблюдала за всем происходящим, продолжая накачиваться алкоголем так, чтобы забыть всё. И саму себя. Хмельной Юрка склонился над её ухом.
– Ну, Маруся, ты довольна?
– Вполне, – ответила она.
– А ты танцевать не хочешь?
– Мы с тобой станцуем. Чуть позже, – хитро улыбнувшись, сказала Маша.
* * *
Возвращаясь с вечеринки, все хохотали и прикалывались. Машу покачивало, и Юра, поддерживая, проводил её до гостиничного номера. Она распахнула перед ним дверь:
– Заходи. У меня есть ещё бутылка мартини.
– Да нам, наверное, уже хватит, – заметил Юра, но вошёл. Оглянувшись, он сел на широкое кресло: – А у тебя большой номер.
– Ага. – Маша бросила на кровать сумочку и освободилась от босоножек.
С улицы, из полуоткрытого окна доносилась негромкая музыка – хрипловатым голосом кто-то пел Гару.
– Песня классная, – заметила Маша. – Ну что, давай репетировать?
– Сейчас?! – удивился Юра.
– Почему нет? Анка же сказала, что в следующем сезоне мы с тобой «Страсть» будем танцевать…
– Хм, – кашлянул Юрка. Его глаза заблестели.
Одним движением Маша, как в постановке, оказалась на спинке кресла над Юрой. Изогнувшись, она протянула ему руку для поддержки. Тот автоматически включился. Поднял её на руках со спинки кресла и мягко опустил на пол. Маша растянула ноги в вертикальном шпагате, встав на одну из них. Юра вскочил с кресла. Его тело напряглось, как струна, и он опустился позади на колени. Маша вытянула ногу над его плечом и, опираясь о Юрины руки, сделала медленное сальто. Он наклонился над её бёдрами и вдруг, забыв порядок движений танца, развернул Машу сильными руками и притянул к себе. Она не возражала.
– Я люблю тебя, – прошептал Юра.
Маша промолчала в ответ. А с улицы донеслась песня Полины Гагариной о мести и ревности.
Глава 19
Тусовка
Алёша допел и открыл глаза. Над головой крупными каплями сверкали звёзды. Точно так же, как тогда – в Залесской. Рукоплескала толпа, с каждым хлопком и выкриком отдавая частицу своих эмоций. Воздух был наэлектризован энергией людей вокруг – она пьянила, приручала к себе сильнее наркотика. Её хотелось ещё и ещё. Но Алёша поклонился и обернулся к своим: лимит его песен завершён, теперь очередь Дарта. Тот уже доставал из кофра гитару. Кэт подошла, как обычно, и приобняла Алёшу за талию:
– Пойдём-ка, покурим-ка. – И лукаво заметила: – Слышь, а ты снова победишь. Я пыталась посчитать, сколько народа набежало, когда ты распелся, но сбилась: точно больше сотни. Прикинь? Дарт губы кусает – боится, ему опять проставляться.
– Ты мне льстишь.
– Нет, правда! – кокетливо улыбнулась Кэт: – А я знаю, почему на тебя народ прёт… Праведный грешник. Это так сексуально! Ты как-нибудь ещё шрамы на спине покажи – сочиним легенду, что ты – ангел, которому крылья обрезали. Будь спок, поверят! Девочки любят сказки… А то всё про вампиров да про вампиров… А мы им ангела – нате вам! – Довольная идеей Кэт чмокнула Алёшу в губы.
– Выдумщица, – засмеялся он и взял из её рук недокуренную самокрутку. – Вон из кафе в Туапсе меня попёрли. Даже заработать не успел.
– Нет, ну ты имей совесть, – расхохоталась Кэт. – Врезал владельцу и жалуется.
– Ага, сейчас я ещё шансон буду петь на заказ! «Владимирский централ, ветер северный…» – хмыкнул Алёша. – Он, кстати, сам нарвался со своей распальцовкой… Может, и спел бы, если бы по-человечески попросил.
– Не-е, сорри. Ты для таких заведений неформат, характер у тебя неформат, и вообще ты сплошной неформат, – безапелляционно заявила Кэт.
– Лёшка, ты что с народом делаешь? – перебила её всклокоченная Лиса. Она вынырнула из толпы, прижимая к груди шляпу.
– А что? – не понял Алёша.
– Да меня сейчас какая-то девка рыжая с ног сбила, – пыхтела Лиса. – Бежит от тебя, как от чёрта, ревёт. Вроде ты ничего жалостливого не пел…
– Фанатка, – хихикнула Кэт и шутливо ткнула Алёшу в бок. – Внимание: Ангеломания начинается!
Но Алёша схватил Лису за плечи:
– Рыжая? Где?! Где она тебя сбила?!
– Да не тряси меня! Я что – дерево? Вон там, возле столба, – махнула рукой Лиса.
Забыв о Кэт, Алёша бросился к фонарному столбу, вглядываясь в лица и фигуры. Маша?! В Анапе?! Он метался из стороны в сторону, пока не наткнулся у парка на тумбу, оклеенную афишами. Готические белые буквы выделялись на чёрном фоне – «Годдесс». Алёшу словно ударило электрическим током – у них гастроли! Маша всё-таки была здесь!
Он нашёл на плакате время и дату – увы, концерт закончился.
Безумно, отчаянно захотелось обнять Машу, уткнуться носом в сладко пахнущие рыжие локоны, услышать колокольчиковый смех. По спине пробежали мурашки. Маша может быть где-то совсем рядом. Но вдруг издевательски-насмешливый внутренний голос спросил: «И что ты ей скажешь? Что ты крутой? Певец-бродяга? Да она снова посмеётся тебе в лицо, кретин!» Алёшу пробил пот. Внутренний голос мрачного циника продолжал ковырять гвоздём душу: «Она уже наверняка не одна! Счастлива наконец без инвалида-маньяка».
Алёше вспомнились увиденные в Сети оргии «вип-вечеринок», представилось Машино тело в чужих, грубых руках. Злая ревность и неистовое желание скрутились в ком в животе, распустились жалящим цветком колючей проволоки в горле, запульсировали толчками густеющей крови в висках. Физическая боль была легче душевной. Проще. Понятнее.
Алёша мотнул головой, стиснув зубы, – нельзя поддаваться ревности, выпускать на свободу этого демона, что затягивает всё и вся в залитый чёрным дождём мир без любви. Алёша громко выдохнул и стукнул кулаком себя по бедру: «Стоп! Нет! Всё не так! Может быть, это была совсем не она. Мало ли рыжих… И ты обещал ей, кретин, помнишь? Никакой ревности. Никогда!»
«А если это она? Почему она плакала? Неужели я снова её чем-то обидел? Или кто-то ещё?» Вспомнились горячие слёзы Болтушки, капающие на лицо. Тогда они, как живая вода, заставили его вернуться к жизни. «Машенька, Маша», – колотилось сердце, но ответов не давало. Постояв ещё немного, Алёша нежно коснулся афиши и побрёл обратно, припадая на одну ногу.
На набережной ребята жгли на всю катушку – Дарт был готов съесть микрофон, распевая хулиганскую песню собственного сочинения. При этом он ещё умудрялся изображать Ричи Самбору
[14], безжалостно лажая на соло-гитаре. Шаман с упоением колотил по барабанам. Один лишь Майк, влюблённый в собственную басуху, не позволял себе ошибаться в нотах. Радостная какофония звучала залихватски. Молодёжь вокруг плясала рок-н-ролл, подбрасывая в воздух сланцы и раскручивая над головами внезапно лишние предметы одежды. Кэт и Лиса тоже весело прыгали и подпевали давно выученные слова.
