– Тебя никто не зовет, – заметила Маша. – Сиди, лентюхай. Сами сходим.
Антон поднялся со скамьи, но Катя его остановила:
– И ты сиди. Вдруг мне судьба встретится… А из-за тебя пройдёт мимо.
– Шоколадного зайца испугается, – добавила Вика и провела по губам розовым блеском.
Заливаясь от смеха, девушки вышли на улицу. Они весело спустились с горы к центру, не обращая внимания на осуждающие взгляды пожилых станичниц. И впрямь, гламурная розовая кофточка Вики с более чем откровенным вырезом, ультра-короткие шорты Маши и обтягивающие, живописно драные джинсы и топ Кати были бы к месту в ночном клубе, но не на улочке, окаймлённой деревянными заборами и поленницами под листами старого толя. Девушки продефилировали мимо стадиона под возбуждённый свист мальчишек и, наконец, подошли к сельмагу.
В магазине царило шумное оживление – завезли хлеб. Обсуждая новости и цены, станичницы накупили по нескольку булок, чтобы хватило до следующего завоза.
– Блин, – недовольно сказала Вика, – так мы шоколадку до следующего конца света не купим.
– Ну и ладно, – сказала Маша. – Потом вернёмся.
– Не-ет, – замотала головой Вика. – Хочу сейчас.
Катя стала в хвост очереди у крыльца магазина, а Вика, пренебрежительно поглядывая на простецких женщин в халатах, протиснулась вглубь.
Через секунду из недр магазина послышались возмущённые вопли:
– Куда без очереди?!
– Я не за хлебом, мне только шоколадку…
– Все стоят, и ты постоишь. Ишь, городская, наглая!
– У тебя спросить забыла.
– Ах ты ж… Проститутка! Разрядилася тут!
– Сорри, парашюты шьют только на таких коров, как ты. На меня не нашлось.
– Совсем охамели московские! Пошла отсюда…
Раздались крики и визг, поднялась сутолока. Маша с Катей переглянулись, но не успели нырнуть за подругой в гущу толпы, как у выхода показались её розовая кофточка и всклокоченные высветленные волосы. Вика отбивалась, не глядя царапаясь красными нарощенными ногтями. В одно мгновение потоком пинков её вытолкнуло из магазина. Если бы Маша не подхватила подругу, она наверняка бы слетела со ступенек, расквасив нос.
– Я ж тебя изуродую, сучка крашеная! – сотрясая кулаками и болоньевой кошёлкой, на крыльце появилась тётка – разъярённый гиппопотам в платье в цветочек. На её щеке красовались три кровавые царапины. Продолжая источать ругательства, она кинулась на девушек.
– Гляньте, бабы, как они вырядились – мужиков наших с толку сбивать!
Маша и Катя потянули Вику прочь, но та не унималась и, гримасничая, визжала:
– Да кому они нужны, ваши лохи деревенские?!
Вне себя от возмущения несколько местных женщин во главе с бой-бабой принялись оттеснять девушек к старому колодцу за магазином. В предвкушении зрелищ их окружили зеваки. Вика материлась. «Пора бежать», – поняла Маша, но в тот же момент исцарапанная тётка, пользуясь животом, как тараном, выбила из рук подруг нагло огрызающуюся Вику и с победным воплем опрокинула блондинку в отвратительно пахнущее чрево колодца.
Ужаснувшись, Маша вскрикнула:
– Что вы делаете?!
Тётка, подбодрённая азартным улюлюканьем и выкриками: «И правильно… Воспитывать их надо! Распоясались совсем. Ай да Ивановна», двинула на Машу. Катя в страхе попятилась за колодец. У Маши пересохло во рту, а в голове угрожающе заревел хриплый басистый голос рэпера: This is war
[4]. Она съёжилась, понимая, что бочкообразная туша с группой поддержки легко может её затоптать. Но внезапно чёрная фигура закрыла её собой.
– Бога побойтесь! – грозно остановил их знакомый голос.
Тётки замолчали, и кто-то сказал:
– Да они охамели совсем…
Послушник сурово перебил:
– Все не без греха.
Нападающая Ивановна, сопя, как паровоз, пробурчала:
– Та оне ж понаприехали тут… проучить их надо…
– Об этом на исповеди покаетесь, – отрезал послушник.
Осторожно выглядывая из-за широкой спины в чёрном подряснике, Маша заметила, как, утратив желание воевать, бабы потянулись обратно в сельмаг, возвращаясь к своей очереди за хлебом. Уже из магазина послышалось жужжание всё ещё недовольных и одёргивания более разумных: «Обалдели совсем! На туристов нападать! Думать надо! Распугаете…» Машин взгляд скользнул вниз, и она увидела ещё готовые к бою, крепко сжатые кулаки послушника. Из колодца доносился истошный рёв Вики. Послушник перегнулся через подгнивший от времени деревянный борт и вытащил перепачканную в иле, воющую Вику. Маша бросилась к ней:
– Цела?
Вика ныла, размазывая по лицу полосы грязи. Но пострадало только её самолюбие.
Катя, как испуганная кошка с прижатыми ушами, крадучись вышла из-за колодца.
– Ваше счастье – там один ил остался, засыпали его давно, – буркнул послушник. – А вы?
– Я нормально, – промямлила Катя.
– Я тоже, – выдохнула Маша и с неподдельной благодарностью произнесла: – Спасибо!
– Не за что, – бросил он с каменным лицом, скользнув неодобрительным взглядом по её голым ногам. И Маша почувствовала себя, как провинившаяся девчонка перед старшим братом, к которому хочется броситься на шею из любви и восхищения, но по строгому, неулыбчивому лицу было понятно, что делать этого не следует. Без лишних слов послушник чуть кивнул и пошёл дальше – по своим делам.
* * *
Подруги привели Вику домой. То хныкая, то матерясь, она шла, растопырив пальцы, с которых стекала тёмная жижа. Когда Вика, напоминающая теперь участницу боёв в грязи, вошла во двор, Антон широко раскрыл рот, а Юрка расхохотался:
– Гляжу, поход удался! Только, Виктория, ты перебрала с шоколадом – вон с носа капает…
– Дурак! – взвизгнула Вика и метнулась в душ.
– Что случилось? – спросил Антон у ещё не пришедших в себя Маши и Кати.
– Кое-кто не хотел стоять в очереди… – пробормотала Маша, – у местных бабок разговор короткий – головой в колодец.
– А вы где были?! – возмутился Антон.
– Слышь, ты на нас голос не повышай – нам хватило уже! – вдруг встрепенулась Катя. – Если б не тот послушник, нас бы тоже из колодца выуживать пришлось.
– Какой послушник? – удивлённо вскинул брови Юра.
– Всё тот же, – ответила Маша, отмывая руки в умывальнике. – Если так будет продолжаться, к концу нашего отпуска я ему не только жизнь, душу задолжаю.
– И чего такого он сделал?
– Заступился. Тёток угомонил, – сказала Маша, не скрывая восхищения в голосе: – Причём он вроде чуть старше меня, а сказал, как отрезал. И все послушались.
