– Доброе утро, миссис Макдонаг! Нет, я больше никого не убил. Надеюсь, вы не станете с кем-нибудь обсуждать вчерашний случай.
– Эй, ты думаешь, я дура? Слава господу, я пока в своем уме. И все благодаря правильной жизни и ирландскому виски. Не желаешь пропустить со мной стаканчик? Заходи в дом, – затараторила вдова и поманила меня пальцем.
– Спасибо, миссис Макдонаг, но еще нет десяти утра, и сегодня воскресенье.
– Мне ли не знать! Я собираюсь на мессу в Центр Ньюмена. Но святой отец иногда так занудно поучает университетскую молодежь! Он бубнит и бубнит про грехи плоти и никак не может остановиться. Но я нашла выход: стаканчик ирландского виски помогает мне терпеливо сносить его болтовню.
– Подождите, вы посещаете мессу пьяной?
– Если не возражаешь, я бы сказала навеселе.
– Но вы же не садитесь за руль навеселе?
– Разумеется, нет! – возмутилась вдова. – Меня подвозит кто-нибудь из Мэрфи, которые живут дальше по улице. И, между прочим, они – очень симпатичные, такие миляги!
– Вот и славно. Я просто хотел убедиться, что вы в порядке, миссис Макдонаг. Мне сейчас надо ехать на работу, ну а вы доводите себя до нужной кондиции, но только не увлекайтесь, ладно? Хорошего вам дня. Мир вам!
– И тебе того же, мой мальчик. Ты уверен, что я не смогу уговорить тебя креститься?
– Абсолютно, – улыбнулся я. – Но спасибо за предложение. До свидания.
‹Эй, Аттикус? – позвал меня Оберон, когда я катил на велосипеде в магазин (волкодав, как всегда, трусил следом за мной). – А что такое креститься?›
‹Это значит, что священник окунает тебя в воду, а когда ты появляешься на поверхности, ты заново рождаешься›.
‹Правда? Значит, если я решу креститься, я снова стану щенком?›
‹Нет, ты заново рождаешься не в буквальном смысле, а символически. Считается, что обновляется твоя душа, поскольку вода смывает грехи›.
Оберон думал над моими словами целых двадцать ярдов, и я слышал только, как цокают его когти по мостовой.
Когда мы свернули на Юниверсити-Драйв, Оберон снова обратился ко мне:
‹Но от воды кожа и шерсть делаются мокрыми! Как она может отмыть душу? Да еще без мыла?›
‹Я же сказал, символически. Это христианская вера›.
‹Значит, если ты пришел в церковь, накачавшись спиртным, считается, что ты навеселе?›
Я рассмеялся:
‹Ага, что-то вроде того›.
Когда я добрался до магазина, то первым делом положил Фрагарах на полку под аптекарским прилавком, а затем разрешил Оберону покружить по залу, чтобы он нашел себе местечко поудобнее. Лишь после этого я повесил на дверь табличку «ОТКРЫТО».
Перри, конечно, выглядел очень мрачным, как и полагалось правильному готу.
Воскресенье выдалось оживленным, как будто все нехристиане Темпе старались купить нечто языческое, пока прихожане присутствовали на мессе. Тех, кто вырос в чопорной христианской обстановке, было видно сразу: они выкладывали на прилавок книги по черной магии или работы Алистера Кроули,
[23] нервно улыбались и поражались собственной смелости – ведь они покупали то, что их родители запрещали даже брать своим чадам в руки! Их аура пылала от сексуального возбуждения, причин которого я не понимал, впрочем, вскоре все встало на свои места: ведь им предстояло прочитать про систему верований, где разрешалось заниматься сексом, и они с нетерпением ждали мгновения, когда новые знания можно будет применить на практике.
Схожими признаками отличались и представители серьезных магических культов. Их аура напоминала кипящий котел, а на их лицах появлялось одно из трех определенных выражений, когда они смотрели на неофитов, которые мечтали сделать головокружительную карьеру в оккультизме и приобретали для данной цели свою первую колоду карт Таро. Они либо презрительно усмехались в открытую, либо еле заметно улыбались, или же на них накатывала ностальгия по тем временам, когда они сами блуждали в потемках.
В свою очередь, Эмили держалась весьма презрительно. Она влетела в магазин, разряженная, точно избалованная девица из Скотсдейла, всегда кишащего туристами, и показала мне язык.
– Эмили! – послышался сердитый голос от двери прежде, чем я успел открыть рот.
В следующее мгновение после классического родительского выговора – произнесенное на публике имя ребенка и суровый тон в качестве жирной точки – в магазин вошла сердитая женщина, и глаза Эмили округлились.
Ведьма поняла, что у нее наклевываются неприятности.
Глава 13
Я моментально догадался, что ко мне пожаловала сама Малина Соколовска. Выглядела ведьма на тридцать с хвостиком, что, естественно, было иллюзией – истинный возраст Малины наверняка приближался к сотне лет. (Подозреваю, что ей было даже больше, поскольку Эмили успела сболтнуть мне о своей «юности» еще накануне, а значит, Малине отводилась роль старшей наставницы.)
Малина оказалась натуральной блондинкой, с бледно-золотистыми волосами, которые меня совершенно заворожили. Блестящие душистые пряди мягкими волнами ложились ей на плечи: такие локоны обычно демонстрируют модели в рекламе компаний, производящих шампуни.
Сама же Малина была одета в куртку из красной шерсти, слишком теплую для нашей аризонской осени, но великолепно контрастировавшую с ее цветом волос.
К счастью, амулет помог мне прийти в себя. Ничего себе! Ведьма окутала свою гриву заклинанием, усиливающим женскую привлекательность. Обереги в магазине не сумели с ним справиться, но железо моего фермуара почти полностью приглушило колдовские чары. Что ж, похоже, здесь работала не обычная магия ведьм. Очень круто. Пугающе, но круто.
Ее волосы были и впрямь великолепны, но теперь я сумел оторваться от их созерцания и оценить остальные прелести Малины. Золотистые брови ведьмы выгодно оттеняли ее удивительные лазурные глаза, а патрицианский нос имел идеальную форму, впрочем, как и ее накрашенные губы с чуть-чуть опущенными уголками. Ее нежная фарфоровая кожа напоминала о европейской аристократии… или о болезненной бледности готов, однако скулы Малины окрашивал легкий румянец. Ну а ее шею я бы уподобил изящной колонне, на которой сияло золотое ожерелье, частично скрытое воротником куртки.
Невербальные сигналы Малины были настолько сильными, что у меня возникли сомнения в необходимости разговора. Даже не проверяя ауру Малины, я сообразил, что ведьма обладала шиком, которого не хватало Эмили. Передо мной стояла гораздо более опытная, умная и могущественная женщина, и она не хотела меня оскорбить, в то время как Эмили не могла отказать себе в этом удовольствии.
Но Малина была и несравнимо опаснее, чем Эмили.
