– Он сказал, что собирается инсценировать твое самоубийство?
– Да, сказал. – Карл прокручивал в голове недавние воспоминания. – Для Онбекенда это дело было не только работой, но и велением души, он ненавидел меня. Я привык к ненависти тринадцатых, это для них типично. Но тут было кое-что еще. Он хотел унизить меня перед смертью. Хотел, чтобы я узнал, каким был глупцом, и насколько он выше и круче. Каким жалким я буду выглядеть, лежа где-нибудь с вышибленными собственной рукой мозгами.
– Но потом с самоубийством переиграли.
– Да. – Карл опять прерывисто, тяжело вздохнул. Его резануло воспоминание о презрении Онбекенда. – Оно не потребовалось. Я вышел прогуляться, и планы изменились. Теперь достаточно было создать картину моей гибели в потасовке, угрожать мне «Хаагом» стало незачем, а убить меня из него было бы совершенно неправильно, вот Онбекенд и оставил его в «капле». А когда Севджи стала его преследовать, у него не оказалось другого оружия.
Нортон уставился на него:
– Уверен, это будет для нее огромным утешением.
Карл ответил ему усталым взглядом:
– Ты хочешь обвинить меня в этом, Нортон? Твоей бессильной мужской ярости нужна цель? Давай, можешь меня ненавидеть. Я привык, даже не замечу, если станет на одного ненавистника больше. Только не испытывай удачу, потому что я устал и разорву тебя пополам, если слишком зарвешься.
– Если бы ты не…
– Если бы я не пошел прогуляться, все было бы иначе. Я знаю. Они вытащили бы меня из отеля, и Севджи Эртекин все равно бы там оказалась, потому что, Нортон, она так и так шла со мной увидеться. Может, тебя гложет именно это, а?
– Да пошел ты! – Однако это прозвучало неубедительно, и Нортон отвел взгляд.
– Ты хочешь знать правду, Нортон? Зачем она собиралась со мной увидеться?
– Нет, не хочу.
– Она собиралась обелить твое имя.
Нортон снова посмотрел на Карла, да так, словно тот дал ему пощечину.
– Что?
– Я верил тебе, Нортон, не больше, чем воззванию президента Иисусленда. Роллеры оказались утром возле дома Севджи, а ты был единственным, кто знал, где я ночую. Я думал, что это ты пытаешься таким образом убрать меня с горизонта.
– Что? Для начала, мать твою, это я вытащил тебя из тюрьмы, Марсалис. Это было мое решение, моя инициатива. Какого хрена я стал бы…
– Эй, считай это паранойей тринадцатых. – Карл вздохнул. – Как бы то ни было, похоже, вечером Севджи позвонили из полиции Нью-Йорка: они поймали третьего роллера, и тот заговорил. Я не был целью покушения. Это был Ортис. Севджи шла сказать мне это, поскольку не могла смириться с тем, что я тебя подозреваю.
Нортон ничего не сказал.
– Ну как, теперь получше себя чувствуешь?
– Нет, – это был шепот.
– Она отказывалась принимать такую возможность даже теоретически. Напустилась на меня, когда я попытался ее убедить. Не знаю, что там было между вами…
– Ничего не было, – горько и твердо отрезал Нортон.
– Ладно, как скажешь. Но, в любом случае, у вас явно глубокие отношения.
Долгое молчание. Нортон обвел взглядом парк, словно надеясь найти объяснение – висящим в кустах или поблескивающим в фонтане.
– Она была копом, – пробормотал он наконец. – Два года в КОЛИН, но я думаю, она не изменилась.
– Да. Она была копом. Вот почему она стояла горой за тебя, своего напарника, что бы я ни пытался ей сказать. Вот почему она выскочила на улицу за Онбекендом, и вот почему ее подстрелили.
И снова молчание. Солнечный свет наконец-то добрался до подножия зданий, позолотил гравий. Наступал день, и воздух становился теплее. Мимо поспешно прошла группа студентов, которые куда-то опаздывали. От реанимационного корпуса к ним шла женщина с короткой стрижкой в голубом докторском костюме.
– Кто из вас Марсалис? – категорично спросила она. Ее монголоидное лицо выглядело усталым.
Карл поднял руку. Женщина-врач кивнула:
– Пойдемте со мной. Она вас зовет.
Нортон смотрел в сторону.
Вирт-формат тут был ультрасовременным, и на то, чтобы нервная система тринадцатого расслабилась и приспособилась к иллюзии, ушло меньше времени, чем ожидал Карл. Он оказался перед высокими, от пола до потолка, раздвижными дверями. За ними был парк, не такой скучный, как тот, в котором он только что сидел в реальности. Здесь вокруг тщательно ухоженного газона бурно росли папоротники и вилась лоза, а за ней возвышались задрапированные зеленью стройные, прямые деревья. Посреди всего этого стояла пара легких деревянных кресел.
В одном из них сидела в ожидании Севджи Эртекин, облаченная в свободное серо-синее кимоно, расшитое арабскими письменами. На коленях у нее лежала книга, но книга закрытая, Севджи заложила страницы пальцами и приподняла голову, точно прислушиваясь. Она смотрела куда-то в парк, словно там уже стоял в ожидании кто-то еще.
Стеклянная дверь беззвучно отъехала в сторону, и Карл прошел в нее. Движение привлекло внимание женщины в кресле, а может, система подавала звуковые сигналы, когда появлялись посетители. Севджи увидела Карла и приветственно вскинула руку.
– Миленько, правда? – воскликнула она. – На умирающих сотрудников КОЛИН денег не жалеют.
– Да уж точно. – Карл подошел к ней и остановился, глядя ей в лицо, на котором в виртуальности не было ни намека на болезнь.
Севджи сделала жест в сторону второго кресла:
– Тогда располагайся.
Он сел.
– Надеюсь, тут я выгляжу получше, чем в реальности, – бодро сказала она, будто прочтя мысли Карла и заставив его моргнуть от удивления, – да?
– Не знаю. Мне не дали тебя увидеть.
– Ну, мне они тоже до сих пор не дали зеркала. Правда, я и не просила. Думаю, идея заключается в том, чтобы заставить больного чувствовать себя как можно лучше, надеясь, что это укрепит его волю к жизни, стимулирует иммунную систему и поможет отказаться от здешних дорогостоящих систем жизнеобеспечения так быстро, как это вообще возможно с точки зрения гуманности. – Она внезапно замолчала, и Карл впервые увидел, как ей на самом деле страшно. Она облизала губы. – Конечно, ко мне это не относится.
Он не сказал ничего, просто не смог придумать, что сказать. Где-то за кустами журчал ручеек. В траве, ближе к людям, чем это было бы естественно в реальном мире, скакали две маленькие птички. Сквозь листву деревьев пробивался свет высокого солнца.
– Из Нью-Йорка летит мой отец, – со вздохом сказала она. – Не могу сказать, что я предвкушаю встречу.
– Думаю, он тоже.
Она хихикнула – звук получился едва ли более громкий, чем журчание ручья.
– Да, наверно. Последние несколько лет мы не слишком-то ладили. И виделись нечасто, и не разговаривали как следует. Не так, как раньше, во всяком случае. – Еще один слабый смешок. – Возможно, он думает, что я затеяла все это, только чтобы привлечь его внимание. Примирение на смертном одре. А я, блин, вся такая королева драмы, ага.
