Кармен Рен, сверкая, как падающая звезда, прошла сквозь его одиночество. Внутри всколыхнулись полузадушенные фантазии, которым он предавался месяцами. Ее тело, которого он коснулся там, куда она направила его руки, было теплым и гладким, у языка оказался пряный, темный, незнакомый вкус. Кармен отлепила одну из поддерживающих чашечек, и его ладонь наполнила мягкая тяжесть, которая, казалось, идеально легла в горсть, как будто была создана специально для этого. Ее руки вернулись к ремню, ослабили его, скользнули внутрь. Он ощутил пальцы на собственной встопорщенной плоти и рефлекторно сильнее сдавил ее грудь. Она застонала, не прерывая поцелуя.
Они срывали одежду, останавливаясь, чтобы касаться и целовать друг друга, и вот она, обнаженная, уже лежала спиной на своем спальнике, гладя его бока и разведя ноги. Он приподнялся на локтях, слегка неловкий из-за долгого отсутствия практики, и ахнул, войдя в нее. Кожу холодил вечерний ветерок, а Кармен Рен была изнутри горячей и влажной. Она улыбнулась, лениво повела боками, что-то сделала со своими мышцами. Он ощутил, как член по всей длине сдавило, как она скользит на нем, а потом притягивает Скотта к себе и обхватывает за талию ногами – в этом прохладном воздухе они казались почти раскаленными, – и он неожиданно кончил, бурно и неотвратимо, дернувшись, как будто его тряхнуло током.
Он повесил голову, все еще упираясь локтями в спальник:
– Прости.
Она снова улыбнулась, слегка поерзав и опять сжав его увядшее достоинство.
– Не извиняйся. Знаешь, мне приятно, что ты вот так теряешь контроль.
– Это просто… – Он ощутил, что краснеет. – Давно ничего не было…
– Да, я догадалась. Это ничего, Скотт. У нас есть время. Мне понравилось. Мы повторим, как только ты будешь готов. – Мышцы снова сжались, и ее глаза вдруг расширились: – Ну вот. Уже.
Он не знал, стало ли причиной то, что, лежа под ним, она говорила таким обычным тоном, как будто они сидели вместе за завтраком, или дело в том, что она была сейчас с ним – вершина стольких липких, безнадежных мечтаний, проплывавших перед ним, когда он в одиночестве возвращался с работы домой. Или виной всему слово «прислуживать», которое билось у него в голове и все еще ощущалось на губах, такое темное и пряное на вкус. Он не знал, почему все сложилось так, да и, по правде говоря, ему и дела до этого не было. Ему было известно, что он может необычайно быстро снова оказаться на коне, ему еще Дженни об этом говорила, но даже для него это было чересчур. Он почувствовал, как снова твердеет у нее внутри, разбухает под давлением ее сжимающихся мышц, и знал, что на этот раз все будет хорошо, что эта скачка будет долгой и сладкой.
Потом они лежали вместе, клубок конечностей, повернувшись спинами к облупленной стене, частично прикрытые спальником и курткой Рен, и смотрели на полоску вечернего неба за пустым дверным проемом. Скотт подумал, что никогда, даже дома, звезды не были такими яркими и славными, как сегодня. Они казались огоньками датчиков, слегка подрагивающими в мягком черно-синем небе и предвещающими что-то хорошее. Он сказал ей об этом, она издала низкий смешок, лежа у него на груди, и сказала:
– Посткоитальная астрономия.
– Нет, – сказал он, не поддавшись на шутку и оставаясь серьезным, – это особенные звезды, Кармен. Сегодня мы получили благословение.
Она негромко уклончиво хмыкнула и слегка потянулась.
– Знаешь, – чуть позже сказала она ему, – мы не сможем прятаться долго. Скоро нам придется тяжело.
– Мне все равно.
– Да. – Она провела ладонью по щетине на его щеке, ухмыльнулась. – Думаю, ты привык к тому, что приходится тяжело.
– Нас будет искать полиция Кольца?
– Не знаю, – задумчиво сказала она. – В доке есть люди, которых я попросила подчистить за нами, так что для начала нас прикроют. У нас есть друзья, Скотт. Больше друзей, чем ты можешь вообразить.
– И враги есть.
– Да. И враги тоже.
Он повернул голову, чтобы посмотреть ей в лицо.
– Скажи мне правду, Кармен. Это конец света? Когда на землю низойдет огонь, и из моря выйдет зверь с богохульными именами на головах? Это он – наш враг? Зверь?
Она поколебалась:
– Я так не думаю. Он об этом ничего не говорил. Но вот что я знаю точно: где-то есть темный человек, который ищет его и нас. Этот человек – прислужник зла, и вот его-то мы и должны остерегаться, Скотт. Что бы ни случилось, мы с тобой служим свету, и нам следует быть начеку. Черный человек приближается. А когда он явится, мы должны быть готовы сразиться с ним и, если понадобится, погибнуть в бою. Ты готов?
– Конечно, я готов. Я сделаю все что угодно. Но…
Рен подвинулась, приподнялась, чтобы смотреть ему в глаза:
– Что «но»?
Скотт поднял взгляд к потолку:
– Разве Он не может как-то справиться с этим черным человеком?
– Пока еще нет, – мягко проговорила она. – Во всяком случае, так он мне сказал. Еще не время. У него другие заботы, Скотт, другие дела. Это сложно, я знаю, я и сама не претендую на полное понимание, но я знаю то, что было мне открыто, и могу только рассказать тебе то же самое. Мы должны верить, Скотт, – вот что он мне сказал. В этом же сила христианина, правда? Верить и не ставить под сомнение то, что явлено?
– Э-э, да…
– И, может быть, сейчас это действительно кажется довольно бессмысленным, но, если мы будем верить, думаю, все станет ясно. У нас с тобой есть своя роль, Скотт. У тебя есть роль. Грядет расплата и, э-э-э, Страшный суд впереди. Те, что стоят у него на пути, будут низвержены, те, кто следует за ним в вере, – воскреснут.
– Тогда это значит… – Скотт крепко сжал ее руку. Кровь била в нем набатом, и он почувствовал легкое шевеление в паху. – Что он пришел как судия. И настают последние времена.
И он внезапно вспомнил истощенное лицо незнакомца, его пустой взгляд, вспомнил, каково оказаться под прицелом этих глаз, совсем вблизи. Снова поглядев на потолок, он не почувствовал больше теплой пульсации от долгожданного, желанного подтверждения всему, во что он силился верить и что считал правдой. Вместо этого пришло воспоминание об этих глазах, об истощенном, костлявом лице, и Скотт чувствовал теперь лишь холод и страх.
Грядет расплата.
Глава 10
В пятидесяти километрах за Ван-Хорном федеральная трасса номер десять светилась бледно-серой полосой посреди глухой ночи и вела в сторону низких, опоясывающих горизонт хребтов, название которых человек, называвший себя Эдди Танака, так и не озаботился узнать. Черно-синий бархат неба вспарывали, словно кончики ножей, белые звезды, так непохожие на тусклые красные фары тяжелых автовозов, которые с грохотом носились туда-сюда сквозь тьму, будто целеустремленные насекомые. Нарастающий низкий гул, потом – помехи в ночной картинке, проносится ветер, и гул замирает вдалеке, минуя кричаще яркую лазерную вывеску «Табиты» с бесстрастием, на которое не способен ни один водитель-человек.
