Он резко проснулся, весь в поту, от объявления пилота, что начинается посадка в Майами, и что вылет из аэропорта по соображениям безопасности закрыт, так что в обозримом будущем никакие пересадки производиться не будут. По поводу вариантов временного проживания следует обращаться…
Дерьмо.
Виргинский суборбитальный челнок был бы в небе над Лондоном уже через сорок пять минут после вылета из Майами. Карл отправился бы домой, успев предварительно заказать ужин в ресторане «Баннере», и лежал бы в собственной постели, в своей квартире на одной из обсаженных деревьями улиц Крауч-Энда. И проснулся на следующее утро попозже, а за окном пели бы птицы, и преломленный облаками солнечный свет просачивался бы сквозь яркую листву. Немного британского лета на реабилитацию – учитывая его ранение, Агентство не отказало бы – и между Карлом и удручающей обстановкой лагеря «Марс-Подготовительный» пролегла бы целая Атлантика.
Вместо этого он тащил свой чемодан по широким, ярко освещенным залам, между голоэкранами размером десять метров на два. Они внушали: думаешь, там только красные скалы и шлюзовые камеры? Подумай еще раз, а мы возьмем и пошлем победителей на Марс. Майами был трансамериканским транспортным узлом и, значит, транзитным центром всех компаний, участвующих в Колониальной Инициативе Западных Стран. Пару лет назад во время полета он прочел в одном из тех дурацких цветных журналов, что всегда к услугам пассажиров, статью некой сильно переоцененной журналистки, которая писала: «В настоящее время каждый седьмой пассажир в аэропорту „Майами-Интернациональный” летит по делам, имеющим прямое или косвенное отношение к Марсу и программе КОЛИН. И тенденция такова, что это число растет». Сейчас, скорее всего, это уже один из четырех.
Карл проехал сквозь залы на траволаторах и эскалаторах, все еще чувствуя легкое кодеиновое онемение. Он добрался до задворок терминала, где высилось новое здание отеля «Мариотт», взял номер с панорамным видом и заказал медицинское обследование. Все это Карл оплатил картой Агентства. Как контрактник он имел довольно ограниченный расходный аккредитив – работа по легенде в любом случае предполагала, что он будет расплачиваться пластиной вафера или наличными, а траты впоследствии возмещались ему в гонораре, – но на пару (в худшем случае) дней, пока он не вернулся в Лондон и официально не закрыл дело Грея, на счете была вполне себе кругленькая сумма.
Пора пустить ее в дело.
В номере он снял куртку и рубашку-веблар, свалил грязную одежду в кучу на полу и пятнадцать минут отмокал под горячим душем. Меш исчез, втянулся обратно в свое спинномозговое логово, и Карл превратился в каталог синяков, каждый из которых теперь давал о себе знать сквозь истончающуюся вуаль кодеина. Заклеенная рана в боку болела при каждом движении.
Он вытерся большим мохнатым полотенцем и уже натягивал самые чистые из своих ношеных парусиновых штанов, когда в дверь позвонили. Карл схватил футболку, опустил взгляд на рану и пожал плечами. Особого смысла одеваться нет. Он отшвырнул майку и направился к двери, по-прежнему голый до пояса.
Гостиничным врачом оказалась привлекательная молодая латиноамериканка, которая, видимо, интернатуру проходила в республиканской больнице неблагополучного района, потому что едва подняла ухоженную бровку, когда увидела ножевое ранение.
– Давно в Майами? – спросила она.
Он улыбнулся и покачал головой:
– Это произошло не здесь. Я только что прилетел.
– Понимаю. – Однако ответной улыбки он не дождался. Она встала позади него и принялась нажимать длинными прохладными пальцами на кожу около раны, проверяя, хорошо ли та склеилась, причем делала это не слишком-то осторожно. – Так вы один из наших прославленных военных советников?
Он перешел на английский:
– Вот с этим-то произношением?
Ее губы чуть-чуть изогнулись, когда она снова обошла его и встала напротив.
– Вы британец? Простите, я думала…
– Забудьте. Я тоже этих ушлепков ненавижу. – Он не упомянул, что убил одного в прошлом году в баре Каракаса. Пока, во всяком случае, не упомянул. И снова перешел на испанский: – Ваша семья из Венесуэлы?
– Из Колумбии. Но там вечно одна и та же история – про кокаин, не про нефть. И так давно, еще с тех пор, как мои бабушка с дедушкой оттуда уехали, и это никогда не изменится. – Она направилась к своей сумке – та лежала на письменном столе – и выудила из нее портативный эхоскоп. – Вы не поверите, что иногда мне рассказывают двоюродные братья и сестры.
Карл подумал о мундирах, которые видел на улицах Боготы несколько недель назад. Об избиениях, свидетелем которых стал.
– Нет, поверю, – сказал он.
Она опустилась перед ним на колени и снова коснулась раны, на этот раз нежнее. Невероятно, но ее пальцы словно стали теплее. Она пару раз провела туда-сюда эхоскопом и опять встала на ноги. Он на мгновение ощутил ее запах. Когда это произошло, их глаза встретились, и она поняла, что Карл ее учуял. Это был краткий, яркий миг, а потом она вернулась к своей сумке. Извлекла из нее перевязочные материалы, откашлялась, подняла брови над широко расставленными глазами, думая о том, что сейчас произошло.
– Я мало что могу для вас сделать сверх того, что уже сделано, – сказала она несколько торопливо. – Те, кто вас заклеил, свое дело знали. Хорошая работа, должно зажить быстро. Они использовали спрей?
– Да.
– Дать вам болеутоляющее?
– Насчет боли все под контролем.
– Ну тогда я снова сделаю перевязку, если только вы не собираетесь принимать душ.
– Я его только что принял.
– Хорошо, в таком случае я могу идти…
– Не хотите со мной поужинать?
Теперь девушка улыбнулась по-настоящему и сказала:
– Я замужем, – и подняла руку с простым золотым колечком на пальце. – Я этим не занимаюсь.
– Ой, простите. Я не заметил, – солгал он.
– Ничего страшного. – Она опять улыбнулась, но в улыбке сквозило недоверие, а по голосу стало ясно, что она не поверила. – Вы уверены, что не хотите обезболивающих? Они полагаются в таких случаях, я выпишу минимальную дозировку.
– Нет, со мной все нормально, – сказал Карл.
На этом она собрала свою сумку, одарила его еще одной улыбкой и оставила одеваться в одиночестве.
Он вышел из номера.
Возможно, это неразумно, но им двигало воспоминание о докторше-недотроге. Ощущение ее пальцев на теле, ее запах, ее голос. То, как она опустилась перед ним на колени.
Роботакси повезло его от аэропорта на восток, курсируя по широким многополосным улицам. Большинство заведений было еще открыто – освещенные фасады манили, но казались странно далекими, будто огни прибрежного города для корабля на рейде. Он предположил, что дело в кодеине или что это действует меш. Некоторое время ему просто нравилось смотреть, как улицы проплывают мимо. Потом, когда движение на дороге стало плотнее, он вышел из такси в первом же месте, где свет казался особенно ярким. Проспект назван в честь героя возрождения Кубы, о чем напоминает бронзовая памятная доска на кирпичной стене углового дома. Из распахнутых дверей доносился ремикс классики Зекиньи и Рейеса, было видно, как загорелая плоть извивается на танцполе и выкаблучивается рядом со входом. Было тепло и душно, женская одежда сводилась к струящимся лоскутам шелка поверх купальников, мужчины разгуливали в полотняных или кожаных джинсах, с голыми торсами. Если говорить о цвете кожи, Карл неплохо бы сюда вписался – это в Майами ему нравилось, – но вот гардероб подкачал. Парусиновые штаны, самые легкие кроссовки из тех, что у него имелись, и футболка с картинкой «Купол Брэдбери-97». Он выглядел как какой-нибудь сраный турист.
