Он объявил о своих заключительных планах общего штурма Константинополя, который был назначен на вторник, 29 мая. В воскресный день накануне султан объехал всю свою армию, сопровождаемый глашатаями, доводившими до всеобщего сведения, что согласно обычаю ислама, солдатам будут даны три дня на разграбление города, богатства которого будут честно поделены между всеми воинами. Первые, кто взойдет на стены города, будут награждены поместьями и высокими постами в администрации. Для самого султана остаются здания Константинополя. Защитники города уже слышали радостные возгласы вражеских войск, доносившиеся из-за стен, и их крик: «Нет Бога, кроме Бога, и Мухаммед пророк его». Всю ночь турки засыпали крепостные рвы и подносили оружие под звуки дудок и труб и свет ракет и факелов, настолько яркий, что поначалу можно было бы предположить со стороны затемненного города, что лагерь турок весь объят огнем. Предчувствуя, что их ждет, греки могли только преклонять колени и молиться.
Весь следующий день у городских стен царила всеобщая и зловещая тишина, поскольку турецкие войска отдыхали перед предстоящим штурмом. В городе тишину нарушали звон церковных колоколов и звуки гонгов: горожане шли с молитвами по улицам города и вдоль стен, неся иконы и другие священные реликвии. Султан после последней проверки готовности к бою армии пригласил министров и командующих войсками в свой шатер. На протяжении веков, напомнил он им, захват столицы христиан был священной обязанностью правоверного мусульманина. Завтра он пошлет своих людей волна за волной атаковать город до тех пор, пока его защитники не сдадутся. Султан призвал своих офицеров проявить мужество и соблюдать строжайшую дисциплину.
Император, обращаясь к ответственному за оборону города, сказал, что христианин-мужчина всегда должен быть готов умереть за свою веру, свою страну, свою семью и своего монарха. Сейчас каждый должен быть готов умереть за все эти ценности сразу. Император говорил о славе и традициях великой столицы империи, о вероломстве иноверца-султана, который стремится разрушить истинную христианскую веру, заменив ее «неверной» мусульманской. Пусть его соратники будут достойны своих предков, древних героев Греции и Рима. Пусть будут храбрыми и непоколебимыми. С Божьей помощью они победят. Такой, по словам Гиббона, была «погребальная речь по Римской империи».
Наступление султана началось в предрассветные часы утра 29 мая 1453 года с внезапного адского взрыва звуков: пронзительных боевых кличей среди рокота пушек, звона цимбал, рева труб, стенаний флейт, доносившихся с одного конца стены до другого. Все эти варварские звуки смешались со звоном церковных колоколов, поскольку часовые подали сигнал тревоги и колокольни зазвонили по всему городу, чтобы все знали, что сражение началось. Воины бросились к своим постам, женщины поспешили им вслед, чтобы подносить камни и бревна для заделки стен, тогда как старики, забрав с собой детей, толпами уходили из своих домов в церкви, чтобы исповедоваться и обратиться к Богу с последней мольбой о спасении города. Прихожане, не сомкнув глаз, молились до рассвета.
Атака султана на городские стены шла между тем тремя последовательными волнами. Первую образовало многоязычное нерегулярное войско, башибузуки, подгоняемое вперед ударами плетей и железных прутьев шедшей за ним шеренги военной полиции. Выставленные против лучше вооруженных и обученных, чем они сами, войск, башибузуки, тем не менее, сражались почти два часа, а затем, по приказу Мехмеда, отошли назад, выполнив свою задачу: в начале сражения как можно больше измотать противника.
Затем последовала атака хорошо вооруженных и высокодисциплинированных полков анатолийских войск. Вновь колокола церквей пробили тревогу, но на этот раз их звуки потонули в реве выстрелов пушки-монстра и другой тяжелой артиллерии, начавшей разрушать стены, в то время как пехота бросилась на частокол, возведенный под руководством Джустиниани из деревянных брусьев и бочек с землей в том месте, где в стенах образовался пролом в результате предыдущей бомбардировки. Карабкаясь по спинам друг друга наверх, чтобы закрепить приставные лестницы и затем уже прокладывать путь по верху, турки были встречены защитникам города градом камней, а затем втянуты в рукопашный бой. Число атакующих было слишком велико для столь узкого фронта, и они несли большие потери. Но за час до рассвета точным попаданием ядра из огромной пушки Урбана был разрушен значительный участок укреплений. Отряд турок в триста человек стремительно бросился в пролом, крича, что город в их руках. Однако подразделение греков, ведомое лично императором, окружило турок, убив многих, заставив отступить в ров остальных.
Султан, который также лично поддерживал своих солдат в атаках, был возмущен этой неудачей. Тем не менее, согласно плану наступило время ввести в бой янычар, находившихся в резерве до нанесения главного удара. Без малейшего промедления они двинулись к укреплениям ускоренным шагом, подбадриваемые военной музыкой и строго соблюдая строй под градом летевших им навстречу со стороны обороняющихся снарядов. Мехмед сам вел их вперед, и все время останавливался, выкрикивая воодушевления, тогда как один ряд янычар сменял другой. После продолжавшейся целый час рукопашной воины не смогли продвинуться сколько-нибудь существенно вперед. Христиане, бившиеся уже на протяжении четырех часов почти без передышки, продолжали отчаянно сражаться.
А затем на защитников города обрушились две роковые неудачи. Во-первых, после вылазки против фланга турок по оплошности остался незакрытым подземный выход из крепости под башней Керкорта в северном углу крепостных стен, и прежде чем его смогли закрыть, отряд турок прорвался внутрь и начал взбираться на надвратную башню. С ними можно было бы справиться, если бы не второе несчастье. Джустиниани был тяжело ранен выстрелом в упор, пробившим его нагрудный панцирь. Страдая от сильнейшей боли, он умолял унести его с поля битвы. Напрасно пытался император уговорить его: «Не бросай меня в момент опасности. Только от тебя зависит спасение этого города». Были открыты внутренние ворота, и люди Джустиниани понесли его по улицам города к Золотому Рогу, где погрузили на генуэзское судно. Увидев, что Джустиниани ранен и больше не принимает участия в сражении, многие генуэзцы также последовали за ним, поспешно придя к выводу, что сражение проиграно.
Воцарились паника и смятение. Стремясь быстро воспользоваться возникшим преимуществом, султан закричал: «Город наш!» – отдал приказ янычарам провести последнюю атаку на ворота святого Романа. Ее возглавил анатолийский гигант Хасан, оружием прокладывая себе путь, по которому шли другие, к вершине частокола. Поверженный на колени, Хасан был убит защитниками города. Но оставшиеся в живых удержали свои позиции и вскоре были поддержаны другими янычарами, оттеснившими греков и начавшими обстреливать их сверху. Многим янычарам удалось достичь внутренней стены и подняться на нее, не встречая сопротивления.
Над башней Керкорта взвились турецкие флаги и разнесся общий крик: «Город взят!» Император между тем галопом мчался к потайным воротам. Но замешательство достигло такого уровня, что было слишком поздно закрывать их, и турки, которым противостояло лишь небольшое число генуэзцев, рвались через ворота потоком. Константин увидел, что бой проигран. Воскликнув: «Город взят, а я все еще жив», – он спешился с коня, сорвал с себя знаки отличия и бросился в отчаянный рукопашный бой с подходившими янычарами, после которого никто никогда больше не видел его.
