Вот что писал о Сулеймане венецианский посланник Бартоломео несколько недель спустя после восхождения Сулеймана на трон:
«Ему двадцать пять лет, он высокий, крепкий, с приятным выражением лица. Его шея немного длиннее обычной, лицо тонкое, нос орлиный. У него пробиваются усы и небольшая бородка; тем не менее, выражение лица приятное, хотя кожа имеет тенденцию к повышенной бледности. О нем говорят, что он мудрый повелитель, любящий учиться, и все люди надеются на хорошее его правление».
Получивший образование в дворцовой школе в Стамбуле, он большую часть своей юности провел за книгами и занятиями, способствующими развитию его духовного мира, и стал восприниматься жителями Стамбула и Эдирне (Адрианополя) с уважением и любовью.
Сулейман получил также хорошую подготовку в административных делах в качестве юного губернатора трех разных провинций. Он, таким образом, должен был вырасти в государственного деятеля, который сочетал в себе опыт и знания, в человека действия, который при этом оставался человеком культурным и тактичным, достойным эпохи Ренессанса, в которую он был рожден. Наконец, Сулейман был человеком искренних религиозных убеждений, которые выработали в нем дух доброты и терпимости, без каких-либо следов отцовского фанатизма. Больше всего он вдохновлялся высокой идеей собственного долга как «Руководитель правоверных». Следуя традициям гази своих предков, он был святым воином, обязанным с самого начала своего правления доказать свою военную мощь по сравнению с силой христиан. Он стремился с помощью имперских завоеваний достичь на Западе того же, чего его отцу Селиму удалось добиться на Востоке.
Погрузившись в историю Александра Великого, Сулейман стал вынашивать честолюбивую идею объединить, подобно тому, как это стремился сделать Искандер, земли и народы Востока и Запада. В стремлении к мировой империи он проникнет гораздо дальше современной османской окраины в Восточной Европе, прямо в имперское сердце самой Центральной Европы.
Здесь он был полон решимости встретиться лицом к лицу с императором, нанести поражение и оккупировать территории императора Карла, угрожая затмить его как «Повелителя века». Двумя пробными полями действий соответственно на суше и на море было королевство Венгрия, заслон для центральных владений Габсбургов и Средиземное море с его христианскими островами и его береговой линией вдоль Испании и Северной Африки. Его ближайшими целями были те, которых не смог достичь Мехмед Завоеватель, – город Белград и остров Родос.
В достижении первой цели он мог воспользоваться преимуществом нынешней слабости Венгрии как звена в цепи оборонительных позиций Габсбургов. В ходе быстротечной и решительной кампании он окружил Белград, затем подверг его обстрелу тяжелой артиллерии с острова на Дунае. «Враг, – отмечал он в дневнике, – отказался от обороны города и поджег его; они отступили в цитадель». И взрывы мин, подведенных под стены, предопределили сдачу гарнизона который не получил никакой помощи от венгерского правительства. Оставив Белград с гарнизоном из подразделения янычар, Сулейман вернулся на триумфальную встречу в Стамбул, уверенный, что венгерские равнины и верхний бассейн Дуная теперь лежат беззащитными перед турецкими войсками. Тем не менее минуло еще четыре года, прежде чем султан смог возобновить свое вторжение.
Его внимание в это время было переключено с Центральной Европы на Восточное Средиземноморье. Здесь, на пути сообщения по морю между Стамбулом и новыми турецкими территориями Египта и Сирии, лежал надежно укрепленный аванпост христиан – остров Родос. Его рыцари-госпитальеры из ордена святого Иоанна Иерусалимского, умелые и грозные мореходы и воины, печально известные туркам как «профессиональные головорезы и пираты», постоянно угрожали торговле турок с Александрией, перехватывая турецкие грузовые суда, везущие лесоматериалы и другие товары в Египет, и пилигримов по пути в Мекку через Суэц; препятствовали операциям собственных корсаров султана; поддержали восстание против турецких властей в Сирии.
Сулейман во что бы то ни стало решил захватить Родос. С этой целью он направил на юг армаду из кораблей, тогда как сам повел армию в сто тысяч человек через Малую Азию к месту на побережье напротив острова.
У рыцарей был новый Великий Магистр, Вилье де Л’Иль-Адам, человек действия, решительный и мужественный, полностью преданный в воинственном духе делу христианской веры. На ультиматум со стороны султана, предшествовавший атаке и включавший привычное предложение мира, предписанное коранической традицией, Великий магистр ответил только ускорением выполнения своих планов обороны крепости, стены которой были дополнительно укреплены с предыдущей осады Мехмедом Завоевателем.
Турки, когда был собран их флот, высадили на остров инженеров, которые в течение месяца разведывали подходящие места для осады. В конце июля 1522 года подошло подкрепление из главных сил султана, включавших пять армейских корпусов, которые заняли заранее подготовленные позиции под стенами крепости, образуя полумесяц перед пятью основными бастионами рыцарей из Франции и Германии, Оверни, Кастилии и Арагона, Англии, Прованса и Галлии и далее на юг, замыкая крепость в кольцо. На следующий день началась страшная бомбардировка. Она продолжалась в течение месяца в условиях встречного артобстрела, который вскоре рассеял все надежды султана на быстрый захват крепости штурмом.
Это, однако, в сущности, было лишь прелюдией к главной операции по минированию крепости. Она включала рытье саперами невидимых сверху подкопов в каменистой почве, по которым батареи мин можно было бы продвинуть ближе к стенам и затем расставить мины в выбранных точках внутри стен и под ними. Это был подземный подход, редко применявшийся в осадных войнах до этого времени.
Только в начале сентября стало возможным продвинуть необходимые силы вплотную к стенам, чтобы начать вести подкопы. Вскоре большая часть крепостного вала была пронизана почти пятьюдесятью подкопами, идущими в разных направлениях. Однако рыцари заручились содействием итальянского специалиста по минам из венецианской службы по имени Мартинегро, и он также вел подкопы. Вскоре Мартинегро создал свой собственный подземный лабиринт тоннелей, перекрещивавшихся с турецкими. Он имел свою сеть постов подслушивания, оборудованных миноискателями своего собственного изобретения – трубками из пергамента, которые сигнализировали своими отраженными звуками о любом ударе вражеской кирки, и команду родосцев, которых он обучил пользоваться ими. Также Мартинегро устанавливал контрмины и «вентилировал обнаруженные мины путем бурения спиральных отдушин, чтобы гасить силу их взрыва».
Серия атак, дорого обходившихся туркам, достигла наивысшего накала на рассвете 24 сентября, во время решающего общего штурма, объявленного накануне взрывами нескольких вновь установленных мин. Во главе штурма, предпринятого против отдельных бастионов, под прикрытием завесы черного дыма, артиллерийской бомбардировки, шли янычары, водрузившие в нескольких местах свои знамена. Но после шести часов сражения наступавшие были отброшены, потеряв не одну тысячу человек. В последующие два месяца султан не стал больше рисковать новыми генеральными атаками, а ограничил себя операциями по минированию, которые все глубже проникали по городу и сопровождались малоуспешными местными штурмами. Моральный дух турецких войск был низким; к тому же приближалась зима.
