Когда торжества закончились, Сулейман с гордостью спросил Ибрагима, чей праздник был лучше – этот, в честь его сыновей, или же собственный праздник великого визиря по случаю свадьбы. Ибрагим смутил султана, ответив: «Никогда не было празднества, равного моей свадьбе». А затем продолжал: «О мой падишах, свадьба была удостоена чести присутствия Сулеймана, господина и оплота ислама, владельца Мекки и Медины, господина Дамаска и Египта, халифа высокого преддверия… Но на твой праздник – есть ли кто равный тебе по положению – мог бы прийти на него?»
Время шло, и двор Сулеймана приобретал все большее дипломатическое значение. Венецианцев дополнили представители других держав, которые вели, к пользе Запада, записи своих наблюдений об османской Турции и ее султане. Выдающимся среди них был Ожье Джиселин де Бусбек, выходец из фламандской знати, видный ученый и западный человек с широким и цивилизованным кругозором, который, начиная с 1554 года с перерывами, был послом императора Карла V в Стамбуле. В своих подробных и ярких письмах другу он дал Западу возможность изучить свежий, объективный и личный взгляд на Сулеймана, его двор и его народ. С самого начала Бусбек, человек Запада, доказал способность быстро оценить более цивилизованные аспекты незнакомого мира Востока.
Бусбек быстро различил принципы, внутренне присущие тому обществу, которое составляло императорский двор Сулеймана, обществу, в котором высокая степень демократического равенства преобладала под поверхностью правления абсолютной автократии.
«Во всем этом огромном собрании ни один человек не обрел достоинства иначе, чем с помощью своих личных заслуг и храбрости; ни один не выделен из общей массы своим происхождением, и почет оказывается каждому человеку соответственно характеру должности и обязанностей, которые он исполняет, и никакой борьбы за старшинство, каждый человек занимает место, предписанное ему соответственно особенностями функции, которую выполняет. Султан лично назначает на все должности и места, поступая так, не обращает никакого внимания на богатство и пустые претензии высшего общества и не принимает во внимание влияние или популярность, которыми может обладать кандидат, но учитывает только заслуги и тщательно изучает характер, прирожденные способности и наклонности каждого. Таким образом, каждый человек вознаграждается соответственно своим заслугам, и должности в учреждениях заполнены людьми, способными выполнять соответствующие обязанности».
Султан благосклонно дал Бусбеку аудиенцию, «сидя на низкой софе, не выше одного фута от пола и покрытой многими покрывалами и усыпанной диванными подушечками, расшитыми изысканными узорами. Рядом с ним лежали его лук и стрелы. Выражение его лица… было каким угодно, только не улыбчивым, и отличалось суровостью, которая хотя и была мрачной, но исполненной величия. По прибытии мы были представлены его камердинером… После процедуры притворного целования руки султана нас подвели к стене, находившейся за его спиной, но так, чтобы мы не могли повернуться к нему спиной».
Бусбек далее излагает цель своей миссии, заключавшейся в том, чтобы убедить турок прекратить набеги на Венгрию. Это вежливое требование и сопровождавшие его аргументы не отвечали политике султана, лицо которого «приняло презрительное выражение», который только коротко бросил «ну, ну» – и тем дал понять, что пора отпустить посланников императора к месту их пребывания. Бусбека не удивило прохладное отношение султана к его позиции. Практике Сулеймана было характерно проводить при приемах иностранных послов четкое разграничение между теми, кто представлял, подобно Венеции и Франции, дружественную страну, и теми, кто представлял страну, рассматривавшуюся как враждебная.
Прибытие Бусбека ко двору султана совпало с прибытием пользовавшегося большим расположением посла Персии, привезшего великолепные подарки, просьба которого о мире была немедленно удовлетворена.
Стиль дипломатии Сулеймана менялся в тесном согласии с Ибрагим-пашой, который оставался его великим визирем вплоть до отлучения от власти в 1536 году. Назначением Ибрагима султан подготовил новую почву, выбрав своим главным министром не какого-нибудь армейского судью или провинциального губернатора из официальной иерархии, как это в основном делали его предшественники, но фаворита из своего собственного императорского двора, о качествах которого он поэтому мог судить на основании личного опыта близкого общения. Тем самым Сулейман создал важный прецедент для своих преемников. Статус и влияние Ибрагима среди иностранных послов, несомненно, усиленные изначально его греческим христианским происхождением, были таковы, что и Франциск и Фердинанд писали письма лично ему, и всем без исключения послам, едущим в Константинополь, неизменно рекомендовалось увидеть Ибрагим-пашу прежде кого-либо другого.
Венецианцы, давшие ему прозвище «Ибрагим Великолепный», были склонны принимать за подлинные похвальбы Ибрагима насчет его способности заставить султана делать то, что хочет он, известно его хвастливое утверждение, что «это я, кто правит». Сарказм и презрение, запугивание и бахвальство, напыщенность и неприступность были просто уловками в дипломатическом арсенале Ибрагима, предназначенными произвести впечатление, сбить цену и запугать послов враждебных государств. Искусство манипулирования ими в контексте побед османов требовало скорее жесткого, чем мягкого подхода. Но Сулейман никогда и не возражал против высокородных претензий своего визиря. Надменность Ибрагима соответствовала в открыто выраженной форме собственной надменности султана, вынужденного в силу занимаемого положения скрывать это за маской полной отстраненности. Каждый из двух мужчин, Сулейман и Ибрагим, были двойником один другого.
Внешняя политика Сулеймана, ее общее долгосрочное направление, были политикой расширения своей власти в Европе за счет Габсбургов в союзе с Францией. Ибрагим дополнял ее главным образом за счет тактических приемов и деталей его собственного понимания Европы. В этот важный момент в истории османов он, таким образом, способствовал установлению дипломатических отношений с Западом и, следовательно, формированию нового отношения иностранцев к Османской империи.
Заключительным достижением Ибрагима было проведение переговоров, составление проекта и подписание в 1535 году договора его «добрым другом» Франциском I. Это позволило французам торговать на территории всей Османской империи, уплачивая султану такие же пошлины, какие уплачивали сами турки. Турки, со своей стороны, могли пользоваться взаимными привилегиями во Франции. Договор признавался в качестве действующей в империи юрисдикции французских консульских судов с обязательством для турок исполнять предписания консульств, в случае необходимости даже силой. Договор предоставлял французам в Османской империи полную религиозную свободу с правом держать охрану в святых местах, и в действительности был равнозначен протекторату французов над всеми католиками. Он положил конец торговому превосходству Венеции в Средиземноморье и обязал все корабли христиан – за исключением кораблей венецианцев – нести французский флаг в качестве гарантии защиты.
Этот договор имел важное значение в том смысле, что им ознаменовалось начало существования системы привилегий иностранным державам. Умело оговоренный французами и допускающий обмен постоянными представителями между двумя странами, договор позволил Франции стать и долгое время оставаться страной преобладающего иностранного влияния в Блистательной Порте. Но, предоставляя иностранной державе признанный статус в пределах границ империи, этот франко-турецкий союз создал прецедент, чреватый проблемами на века вперед. Между тем это был последний дипломатический акт Ибрагима. Ибо его падение было уже близко.
