– Ты должен прекратить это безумие, Натаниэль.
– Что сделано, то сделано, сестра. Теперь, – он повернулся ко мне, держа шприц так, словно это была священная реликвия, – мне только нужно немного твоей крови, чтобы впрыснуть в ее сердце, потом мы вместе повернем выключатель. Если лапки лягушки можно заставить дергаться под действием слабого разряда электрического тока, то мы сможем сделать то же самое в большем масштабе. У нас есть преимущество – большее количество живых органов. Вот в чем Гальвани, несмотря на весь его ум, ошибся, – сказал он, указывая на свою голову. – Ему следовало сделать ставку на живые ткани для своих трупов, тогда хватит совсем небольшого напряжения. Металл в механизмах поможет преобразовать энергию. Вот почему я сращиваю их с плотью. Это замечательно, ты увидишь.
Я проследила за его взглядом, пока он любовался электрической иглой, свисающей с потолка и исчезающей в груди мамы. С этим нужно покончить сейчас же. Я не смогу вынести этого зрелища, если он начнет снова издеваться над телом мамы. Мой голос наполнился всеми теми эмоциями, которые я пыталась подавить.
– Прошу тебя, брат! Если ты меня любишь, ты прекратишь этот эксперимент. Мама мертва. Она не вернется.
Я с трудом сглотнула, по моему лицу текли слезы. Крохотной частице меня хотелось увидеть, можно ли это сделать – сможет ли он оживить давно мертвую плоть. Сможет ли он снова вернуть к жизни маму, по которой я так скучала. И одновременно эти мысли меня пугали.
Но остатки здравого смысла во мне никогда бы этого не позволили.
– Ты добился очень многого. Правда, – сказала я. – Я не сомневаюсь, ты превзойдешь любого ученого, какого пожелаешь, но это – это неверный путь.
Пшш-чу. Пшш-чу.
Натаниэль покачал головой и указал рукой на работающее сердце.
– Мы уже так близко, сестра! Через несколько минут мы будем разговаривать с мамой! Разве ты не этого хотела?
Он уже не сердился, а выглядел обиженным ребенком. Ему оставалось только затопать ногами и скрестить на груди руки, и тогда он устроит настоящий скандал. Но вместо этого он стоял совершенно неподвижно, и это почему-то пугало больше, чем когда он метался по комнате, как бешеное животное.
– Это все ради тебя! – закричал он, внезапно взрываясь, и сделал несколько больших шагов ко мне. – Как ты можешь отвергать этот дар?
– Что?
Мне хотелось опуститься на колени и никогда не подниматься. Мой брат убил всех этих женщин, потому что считал меня эгоисткой, способной увидеть только красоту конечного результата. Ему необходима более серьезная помощь, чем я могла бы оказать.
Комната закружилась вокруг меня, когда я осознала, какие у меня есть варианты. Если я позову суперинтенданта Блэкберна, он убьет Натаниэля. Не будет никакого сумасшедшего дома. Никакого суда. Никакой надежды на жизнь.
Как же мне поступить с братом, с моим лучшим другом? Я не смогла удержаться, я закричала, бросилась к нему через комнату и стала колотить кулаками в его грудь.
– Как ты мог это сделать? – кричала я, а он стоял все так же пугающе неподвижно и не реагировал на мою истерику. – Как ты мог подумать, что убийство женщин сделает меня счастливой? Что мне делать, если я потеряю и мать, и брата? Разве ты не понимаешь? Ты нас погубил! Ты убил меня так же верно, как если бы вырвал сердце и у меня тоже!
Маниакальный блеск его глаз медленно сменился пониманием. Какое бы безумие ни владело им в эти последние месяцы, кажется, оно разжало, наконец, свою хватку. Он отшатнулся назад и облокотился о стол.
– Я… я не знаю, какое зло овладело мною. Мне… мне жаль, Одри Роуз. Этого недостаточно, но мне… действительно очень жаль.
Он позволил мне бить кулаками в его грудь, пока я не устала. Слезы постепенно иссякли, но боль от того, что он сделал, превратилась в тяжесть, которая, как я боялась, никогда не исчезнет.
Мой брат. Мой милый, очаровательный, любимый брат был Джеком-потрошителем. Чувства грозили захлестнуть меня, утопить, но я боролась с их потоком. Мне пока нельзя было поддаваться горю. Мне нужно было найти помощь для Натаниэля. И мне нужно было выбраться из комнаты, где оказалась в ловушке мама, застряв между жизнью и смертью.
– Уйдем отсюда, Натаниэль, пожалуйста, – просила я и тянула его к лестнице. – Пойдем, выпьем чаю. Хорошо?
Он ответил не сразу, но через несколько мгновений он наконец-то кивнул.
Когда я уже считала, что он образумился, он больно сжал мое предплечье, потрясая шприцем.
– «Тяжелый путь ведет из Ада к Свету»
[7], дорогая сестра. Мы должны продолжать выбранный нами путь. Теперь уже слишком поздно повернуть назад.
Глава 29
Тень и кровь
Резиденция Уодсвортов, Белгрейв-сквер
9 ноября 1888 г.
Я прижалась к брату посреди нашего общего ада, я не хотела отпустить его и превратить этот кошмар в реальность.
Он втащил меня обратно в комнату и бросил на деревянный стул рядом с мамой.
– Смотри, что ты наделала! Теперь я должен связать тебя ради твоей собственной безопасности, сестра.
Я сидела неподвижно, не в силах понять то, что он говорит, и упустила драгоценное время. Прежде чем я успела среагировать, он рывком завел мне руки за спинку стула и быстро связал запястья. Как бы я ни пыталась освободиться от веревок, мне не удавалось вырваться из новой тюрьмы.
Натаниэль так крепко связал меня, что кончики пальцев постепенно становились холодными как лед. Я дергала и тянула веревку, но только до крови натерла кожу во время панических попыток освободиться от пут.
Я закричала, больше от потрясения, чем от боли, когда он воткнул шприц в тонкую кожу на сгибе моей руки.
– Прекрати, Натаниэль! Это безумие! Ты не можешь оживить маму!
Мои мольбы не остановили его, он попытаться ввести иглу и взять у меня кровь. Его первая попытка не удалась, и он второй раз воткнул иглу, при этом у меня вырвался вопль. Я сжала зубы и перестала сопротивляться, понимая, что это ни к чему хорошему не приведет.
Он зашел слишком далеко.
Наполнив стеклянную пробирку моей кровью, он ласково улыбнулся и промокнул мою кожу ватным тампоном, смоченным спиртом.
– Ну, вот и все. Не так уж и страшно, правда? Небольшой укол, ничего больше. Честное слово, сестра, ты ведешь себя так, будто я тебя пытаю. Половина тех женщин, которых я освободил от оков греха, так не кричала. Веди себя с достоинством, пожалуйста.
– Что ты наделал?
Натаниэль подскочил, и я дернулась на стуле, испуганная звуком голоса отца, раздавшегося у подножия лестницы. Он не кричал, но это было еще страшнее. Я сжалась, больше по привычке, чем из подлинного страха быть пойманной за опасным занятием. Странно, но я меньше боялась Натаниэля, даже зная о тех зверствах, на которые он оказался способен, чем отца, когда он сердится.
