Тело мамы еще раз дернулось и застыло.
Я моргала, мне надо было сосредоточиться на одном кошмаре, а не на всех сразу. Мой взгляд упал на брата. Голова Натаниэля свесилась под неестественным углом, но я не могла с этим смириться. Ни за что. Он встанет. Он сильно пострадает, но останется жить. Мой брат молод, он выживет и искупит свои прегрешения. Он попросит прощения, ему окажут медицинскую помощь и исправят его поврежденный мозг. На это уйдет время, но к нам вернется прежний Натаниэль. Я ждала, затаив дыхание. Он поднимется. Он должен подняться.
Запах горелых волос наполнил комнату, и я подавила приступ тошноты.
Я смотрела, как отец медленно опустился на колени, закрыл лицо руками и зарыдал:
– Мой милый мальчик!
Этого я уже не могла вынести. Я почувствовала, что теряю сознание, но мне надо было убедиться еще в одном, пока сознание меня не покинуло. Я взглянула на тело мамы, испытывая облегчение от того, что она не шевелится, потом ужасное горе обрушилось на меня. Безумное предприятие Натаниэля оказалось бессмысленным.
– Пожалуйста, прошу тебя, поднимись! – я смотрела на сгоревшие волосы брата. Мне хотелось, чтобы он встал и потянулся за своим чертовым гребнем. Ему необходимо привести волосы в порядок. Ему очень не понравится, если кто-то увидит его таким. Я про себя посчитала до тридцати. Дольше этого он никогда не ждал, чтобы привести в порядок растрепанные волосы. Когда я досчитала до тридцати одного, он по-прежнему не шевелился.
Я упала на землю, давясь от позывов рвоты и постепенно осознавая произошедшее.
Натаниэль больше никогда не будет ухаживать за своими волосами. Он никогда не выпьет ни одной бутылки импортного бренди. Никогда не поедет на пикник с корзинкой от «Фортнем энд Мейсон» и не поможет мне сбежать из отцовского заточения. Он натворил ужасные вещи и бросил меня подбирать обломки нашей загубленной жизни. Одну.
Я кричала, пока у меня не заболело горло. Томас пытался меня успокоить, но я могла думать только об одном: Джек-потрошитель мертв. Мой брат мертв.
Я кричала до тех пор, пока тьма не заключила меня в свои долгожданные объятия.
Глава 30
От смерти к жизни
Лаборатория доктора Джонатана Уодсворта, Хайгейт
23 ноября 1888 г.
– Используй пилу для костей большего размера, чтобы разрезать череп.
У дяди дергались руки, но он не потянулся за пилой. Он понимал, что мне нужнее отвлечься, чем ему – сделать это вскрытие. Я глубоко вздохнула и изо всей силы нажала на пилу, двигая ее зазубренный край взад и вперед.
На этот раз я надела маску, чтобы не вдыхать костную пыль.
Я уже много раз наблюдала за тем, как это делает дядя, и знала, что есть некоторые опасности, которым я бы не хотела себя подвергать.
Прошло две долгих недели с тех пор, как мы похоронили Натаниэля рядом с матерью. Отец стал еще более отчужденным, чем раньше, и я медленно проигрывала битву с безумием. В доме стало пусто, мрачно, словно дом тоже оплакивал свою утрату. Удивительно, как один человек мог заполнить собой пространство и оставить его таким пустым после своего ухода.
Все стало другим и останется таким навсегда. Я не только потеряла брата, я страдала, зная, что в последние месяцы жизни он был убийцей. Лорд Эдмунд скрыл причастность к этому делу Натаниэля; я не спрашивала, каким образом. Когда-нибудь я позволю всем узнать правду, но пока боль была еще слишком острой.
Слеза скатилась по моей щеке, но я продолжала пилить череп и не стала ее вытирать. Некоторые дни бывали лучше, некоторые хуже. В хорошие дни я просто плакала, пока не засыпала. В плохие – ловила себя на том, что бесцельно слоняюсь весь день.
– Хорошо. Теперь подними верхнюю часть черепа, – сказал дядя, указывая рукой на верхнюю половину. Она напоминала мне острый кончик яйца. – Сначала она будет немного сопротивляться, но потом, когда достаточно сильно нажмешь, откинется. Воткни скальпель и подцепи ее.
Я повиновалась его указаниям. Верхняя часть черепа с чавкающим звуком поднялась, будто открылась закупоренная банка. Вокруг нас в воздухе стоял какой-то неприятный запах, я чувствовала его даже сквозь маску.
Томас кашлянул и на некоторое время привлек мое внимание. По правде говоря, я даже забыла, что он здесь. Он тихо примостился в углу лаборатории, делал записи и изучал журналы моего брата. Я пока не могла заставить себя их прочесть, хотя, судя по тому, что я слышала, там были важные научные открытия.
Может быть, безумие брата когда-нибудь используют во благо людей. Томас надеялся, что в течение своей жизни он сможет провести успешную трансплантацию органа живому человеку. Я в этом не сомневалась.
Дядя подал мне поднос, и я положила на него верхнюю часть черепа.
– Теперь тебе надо удалить этот маленький кусочек мозга… вот здесь, – дядя скальпелем показал на образец.
Я взяла из его рук скальпель и поднесла его к мозгу, но тут в дверь постучали. Служанка сунула внутрь голову, но упорно смотрела в пол. Я не могла ее винить – в разложении нет ничего красивого.
– В гостиной ждет лорд Уодсворт. Он хотел бы поговорить с мисс Одри Роуз, сэр.
Дядя раздраженно фыркнул и воздел руки к небу.
– Тогда скажите лорду Уодсворту, что ему либо придется подождать, либо почтить своим присутствием лабораторию. Мы не можем прерваться.
Служанка отважилась взглянуть на стол для вскрытия, возле которого я стояла в окровавленном фартуке и с покрытыми пятнами руками. Я видела, как она с трудом сглотнула и как дернулось ее горло.
– Хорошо, сэр. Я ему скажу.
Не успел дядя прибавить ни слова, как она исчезла, взбежав по лестнице. Томас встретился со мной взглядом и осторожно улыбнулся. Если отец здесь, это означает, что мне грозят неприятности и меня могут потащить обратно в мою позолоченную тюрьму, даже если я буду лягаться и орать. Я вздохнула. Отец должен был рано или поздно заметить мое отсутствие, да я и не очень скрывала теперь от него свои занятия, как делала раньше.
– Лучше я пойду к нему, дядя. Томас может закончить урок вместо меня.
Я развязала фартук и стащила его через голову. Ни к чему давать отцу еще один повод для крика по поводу моего неподходящего для леди увлечения судебной медициной. Я подошла, чтобы бросить фартук в бак для грязного белья, и Томас мягко взял его у меня, задержав мои руки без перчаток в своих пальцах. Я подняла глаза, и наши взгляды встретились. Даже после всего, что я потеряла, мое сердце было готово сильнее забиться от его прикосновения.
– Все образуется, – тихо произнес он, потом улыбнулся. – Я мог бы переговорить с твоим отцом. Меня не удивляет, что я ему нравлюсь, – передо мной трудно устоять.
Я фыркнула и отняла у него свои руки.
– Хотелось бы посмотреть, как ты садишься пить чай с моим отцом. Возможно, ты мог бы ему рассказать, сколько раз ты выпрашивал у меня поцелуй, нарушая все приличия.
