Мег плотнее закуталась в свое пончо, на случай если херувим вдруг вздумает дыхнуть огнем в ее сторону.
– Меня вот постоянно изумляет, – подумал им херувим, – почему у ваших земных живописцев херувимы так часто смахивают на поросят.
Кальвин издал странный звук. Будь он менее ошарашен, можно было бы сказать, что он смеется.
– Но ведь «херувим» – это же множественное число! – сказал он.
– А я практически и есть множество, – отвечало огнедышащее создание. – Вон, малыш подумал, будто я – целое полчище драконов, верно? Уж конечно, я не какой-нибудь один херув. Я – херувим, меня много, но я един.
– А что вы тут делаете? – спросил Чарльз Уоллес, явно решив, что к херувиму все-таки стоит обращаться на «вы» – раз уж его много.
– Я послан.
– Посланы?
– Меня послали в твой класс. Не знаю, что я совершил такого, чтобы быть причисленным к классу столь незрелых землян. Мои труды и без того нелегки. Мне совершенно не улыбается возвращаться в школу, в мои-то лета!
– А сколько вам лет? – Мег развернула свое пончо, готовая, если что, укрыться им, как щитом.
– Для херувимов возраст несуществен. Годы имеют значение лишь для созданий, привязанных ко времени. Но я еще дитя по меркам херувимов – и это все, что вам надлежит знать. Спрашивать о возрасте весьма неучтиво!
Два из его крыльев скрестились и снова разошлись. Жест вышел скорее огорченный, чем раздраженный.
Чарльз Уоллес спросил у высокого незнакомца:
– Так вы, значит, мой учитель и его тоже?
– Да.
Чарльз Уоллес посмотрел снизу вверх в незнакомое черное лицо, суровое и ласковое одновременно.
– Нет, это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Мне это все, наверно, снится. И мне хочется спать как можно дольше и не просыпаться.
– Что есть сон? Что есть явь? – Учитель протянул руку и бережно коснулся синяка на щеке Чарльза Уоллеса, набрякшего и потемневшего под глазом. – Нет, ты не спишь.
– Или если ты спишь, – добавила Мег, – значит нам всем снится один и тот же сон. Верно, Кальвин?
– Я, пожалуй, все-таки не сплю. Потому что, если бы мне приснился херувим, он бы не был такой, как этот… как его…
Несколько ярко-синих очей с длиннющими ресницами уставились на Кальвина.
– Прогиноскес, как вам уже говорил Учитель. Про-ги-нос-кес. И смотрите не вздумайте меня обзывать Черри, или Берри, или Шерри!
– А так было бы намного проще, – заметил Чарльз Уоллес.
– Прогиноскес! – твердо повторило существо.
Темная фигура Учителя негромко басовито зарокотала. Рокот становился все громче, громче, и наконец Учитель разразился хохотом.
– Ну все, дети мои, довольно! Готовы ли вы приступить к… что ж, за неимением в вашем языке лучшего слова, назовем это уроками – готовы ли вы приступить к урокам?
Чарльз Уоллес, маленький, довольно забавный в своем желтом дождевичке, который он натянул прямо поверх пижамы, задрал голову и посмотрел на Учителя, высокого и могучего, как дуб:
– Чем скорее, тем лучше. Время на исходе.
– Эй, минуточку! – вмешался Кальвин. – Что вы собираетесь делать с Чарльзом? Вы с этим… с этим херувимом не имеете права забирать его с собой без разрешения родителей!
– А что заставляет тебя думать, будто я намерен забрать его?
Учитель небрежно и легко подпрыгнул – и вот он уже сидит на верхушке самого громадного валуна, будто на табурете. Руки он свободно опустил на колени, полы одеяния сливались с озаренным луной камнем.
– И я пришел не за одним Чарльзом Уоллесом. Я пришел за вами, за всеми тремя.
– За нами всеми? – испугалась Мег. – Но…
– Можешь называть меня Мевурах, – разрешил Учитель.
– Мистер Мевурах? Доктор Мевурах? Господин Мевурах? – тут же уточнил Чарльз Уоллес.
– Просто Мевурах. На самом деле мое имя длиннее, но вам этого хватит. Ну что, готовы?
Мег по-прежнему смотрела на него в растерянности.
– И мы с Кальвином тоже?
– Да.
– Но… – И Мег, как всегда, когда чувствовала себя неуверенно, полезла спорить. – Но ведь Кальвину же не надо… он и так лучший ученик во всей школе и спортсмен самый лучший, его все уважают и так далее. Да и я, в общем, теперь справляюсь. Это у Чарльза все не ладится – сами видите. Школа, обычная школа – это просто не для него.
– Ну, это все не мои проблемы, – холодно отвечал Мевурах.
– А тогда зачем же вы здесь?
Мысль, что Мевурах был послан только затем, чтобы помочь ее брату, вовсе не казалась Мег такой уж невероятной.
Мевурах снова отозвался рокотом, который мало-помалу перерос в смех.
– Дорогие мои, не стоит относиться к себе так серьезно! Почему, собственно, Чарльзу Уоллесу должно быть легко в школе?
– Ну не должно же быть настолько плохо! Мы в свободной стране живем, в конце концов. Они же его покалечат, если ничего не предпринять.
– Он должен научиться себя защищать.
Чарльз Уоллес, который сейчас выглядел особенно маленьким и беззащитным, тихо сказал:
– Учитель прав. Вопрос в том, чтобы научиться адаптироваться. Этого за меня никто не сделает. Если меня все оставят в покое и перестанут пытаться помочь, я со временем научусь не выделяться. Могу вас заверить, в последнее время я ни слова не говорил о митохондриях и фарандолах.
Учитель кивнул, серьезно и одобрительно.
Чарльз Уоллес подступил ближе к нему:
– Это очень хорошо, что вы пришли не из-за того, что у меня все так плохо в школе. Но, Мевурах, если вы пришли не поэтому, то почему же тогда?
– Я пришел не столько затем, чтобы помочь вам, сколько для того, чтобы попросить о помощи вас.
– Нас? – переспросила Мег.
Чарльз Уоллес посмотрел на Учителя снизу вверх:
– От меня-то сейчас толку мало. У меня проблемы не только в школе…
– Да, – сказал Мевурах. – О другой проблеме мне тоже известно. И тем не менее ты призван, а если уж кого-то пригласили стать учеником одного из Учителей, значит он действительно нужен. Ты обладаешь талантами, которых мы не можем лишиться.
– Так, значит…
– Значит, придется выяснить, отчего ты хвораешь, и, если получится, вылечить тебя.
– Если получится? – в тревоге переспросила Мег.
– Чарльз хворает? – перебил Кальвин. – А что случилось? Что с ним не так?
– Посмотри на него, – вполголоса сказала ему Мег. – Видишь, какой он бледный? И дышать ему тяжело. Он запыхался просто оттого, что прошел через сад.
