– Как же оно слышало, без ушей-то? – ворчливо поинтересовался мистер Дженкинс.
– Наверно, так же, как Луиза, – ответила Мег.
…Растение слышало все эти повседневные скандалы, которые разыгрывались в доме Кальвина. Сам Кальвин старался бывать дома как можно реже.
Остальные два боба он отнес в библиотеку. Библиотекарша разрешила ему поставить горшки на два окна на солнечной стороне. Один из бобов Кальвин добросовестно поливал и всячески о нем заботился. И все. А с третьим бобом он разговаривал, подбадривал его, уговаривал расти быстрее. Как только появился первый зеленый росток, Кальвин окружил его всей любовью, которая не находила себе выхода дома. После школы он сидел рядом с растением, делал домашнюю работу, читал вслух, когда поблизости никого не было, делился с ним радостями и горестями.
Первый из бобов, тот, что стоял на кухне О’Кифов, вырос хиленьким и бледным, точь-в-точь как неудавшиеся перцы у близнецов. Второе растение, стоявшее на окне в библиотеке, за которым он регулярно ухаживал, но особого внимания не уделял, выросло нормальным. Третий же боб, тот, который Кальвин полюбил всей душой, вырос сильным, раскидистым и необычайно высоким и мощным.
Мистер Дженкинс отозвался слабо, но вполне отчетливо:
– Если филодендрон и бобы могут реагировать таким образом, мне не помешает постараться понять эти фарандолы – вы до меня это пытаетесь донести?
– Ну, вроде того, – ответила Мег.
А Кальвин добавил:
– Ну смотрите сами. Расстояние не имеет значения. Они могут взаимодействовать и общаться друг с другом, и расстояний для них попросту не существует.
От мистера Дженкинса исходило отчетливое недоверие.
– А если их полюбить, они станут лучше расти, так, что ли? А если их не любить, то…
– То сюда могут вселиться эхтры.
Теперь Мег услышала то, что могло быть только перезвонами Спороса:
– Они тупые и туго соображают, как и все люди, однако ты все же сумел достучаться до них, херувим.
– Извини, мышевидное создание, но мое имя Прогиноскес.
Фарандоле это не понравилось.
– Меня зовут Спорос! – укоризненно тренькнул он.
– Мег, – обратился Прогиноскес к ней напрямую, – ты понимаешь, что происходит? Ведь ты была сейчас близка с мистером Дженкинсом, не правда ли?
– Ну, похоже на то… Да.
– А ведь ваши тела не находились рядом. Ну и ничто не может разделить вас с Кальвином, когда вы вникаете вместе, это ты уже знаешь.
Да. Она была с Кальвином. Они были вместе. Мег чувствовала тепло его мимолетной улыбки, улыбки, к которой всегда примешивались грусть и благожелательность, обычно не свойственные шестнадцатилетним юнцам. Теперь он вникал не словами – от него исходили волны мужества и силы, которые накрывали ее с головой и прокатывались сквозь нее.
Мег принимала и поглощала их. Сила и мужество. Ей понадобится много сил и мужества! Она открылась навстречу и вбирала их всею собой.
– Ну вот, все в порядке, – сказал им Прогиноскес. – Теперь мы все вместе и можем продолжать.
– А что нам предстоит? – спросил мистер Дженкинс.
– Второе испытание! – напомнил херувим. – Мы должны пройти второе испытание!
– А в чем оно состоит?
– Дать Имя Споросу. Так же как Мег дала Имя вам.
– Но у Спороса ведь уже есть Имя?
– Нет и не будет до тех пор, пока он не Углубится.
– Ничего не понимаю!
– Когда Спорос Углубится, – объяснил Прогиноскес мистеру Дженкинсу, – это будет означать, что он уже взрослый. Но сперва ему придется повзрослеть. Что у фарандолы, что у человека, что у звезды всегда есть искушение так и остаться незрелым искателем удовольствий. Когда мы думаем только о собственных удовольствиях и считаем их высшим благом, мы ставим себя в центр Вселенной. И у фарра, и у человека, и у звезды есть свое место во Вселенной, но ничто из сотворенного не может быть ее центром.
– Так те маленькие фарандолы, которые меня спасли… – спросила Мег.
– Они стали взрослыми, Мег.
Она поразмыслила над этим:
– Да, кажется, я понимаю…
– А я не понимаю, – сказал мистер Дженкинс. – Я-то думал, мы пришли сюда помочь спасти Чарльза Уоллеса, у которого что-то не в порядке с митохондриями…
– Так и есть, – ответил Прогиноскес, сдерживая нетерпение.
– Ну а Спорос-то тут при чем? Какое отношение он имеет к Чарльзу Уоллесу?
– Равновесие жизни в Иаде держится на волоске. Если Спорос и прочие из его поколения решат не Углубляться, равновесие будет нарушено. Если фарандолы откажутся Углубляться, песнь смолкнет и Чарльз Уоллес умрет. И эхтры одержат победу.
– Но ведь это же ребенок, – сказал мистер Дженкинс. – Всего один маленький мальчик – чем же он так важен?
– Это повторяется повсюду, во всем Творении. Один ребенок, один человек способен изменить равновесие Вселенной. Что случилось бы с вашей земной историей, если бы Карл Великий погиб в Ронсевальском ущелье? Всего одна мелкая стычка…
– И что, это стало бы победой эхтров?
– И ваша история была бы намного мрачнее, чем она есть.
– Мистер Дженкинс! – окликнула Мег. – Послушайте, я только что вспомнила: «Выпал гвоздь из подковы – подкова слетела, подкова слетела – лошадь охромела, лошадь охромела – ездок не доскакал; ездок не доскакал – депеша не пришла; депеша не пришла – армия разбита; армия разбита – страна разорена. И все из-за потери какого-то гвоздя».
– Так надо спасти Чарльза Уоллеса! – воскликнул мистер Дженкинс. – Но что же нам делать, Прого? Что же нам делать?
Глава одиннадцатая
Спорос
Взрыв музыки, такой ослепительный, что он едва не оглушил их всех, окружил Мег, херувима, Кальвина и мистера Дженкинса. Однако после секундной растерянности Мег сумела открыться навстречу песне фарров, этих странных существ, что Углублялись, укоренялись, но никогда не отдалялись друг от друга, сколь бы велики ни были разделявшие их расстояния.
«Мы фарры, мы песнь Вселенной. Мы поем вместе с ангельскими хорами. Мы рождаем музыку. Фарры и звезды – великие певцы. Наша песнь задает ритм всему Творению».
– Но как же вы можете петь вместе со звездами? – спросил Кальвин.
Его вопрос явно удивил фарров. «Ведь это же песнь. Мы все вместе поем. В этом наша радость и наше Бытие».
– Да, но откуда вы знаете про звезды-то, тут, внутри?
«Как могут фарры не ведать про звезды, когда звезды и фарры поют в унисон?»
– Но ведь вам же не видно звезд. Как же вы можете о них знать?
Фарры откликнулись полным непониманием. Если Мег с Кальвином общаются только зримыми образами, это их проблема. Фарры же не ограничены зрением.
