Семья Жюльена была очень бедной. Отец, иностранец, давно уехал обратно в свою страну. Жюльен грустил и чувствовал себя одиноко. Однако он все-таки оттаял, видя, как развлекаются другие. Однажды он рискнул пробраться на нос и также сел верхом на кранец, поджидая следующий порог. Там поднялась волна намного выше предыдущей. Она щедро залила всю лодку, а водоворот чуть было не опрокинул ее.
Жюльен ликовал: «Вы видели эту волну, вы ее видели? Эй, парни, я удержался. Вы видели?» Сам сбитый с толку, он замолк, а мы оцепенели, услышав от него такую живую тираду. Он никогда не слышал и не чувствовал себя так хорошо. Через секунду вся команда разом зааплодировала, словно на свет появился новорожденный!
Брызги воды оживили Жюльена, они научили его ощущать свое тело, танцевать, двигаться, перевоплощаться. Он мало-помалу расстался с оцепенением и немотой. День за днем мы видели, как он общался с другими, занимал свое место в коллективе и учился смеяться. Восемь лет спустя я снова увидел Жюльена, который уже работал и заботился о своем собственном сыне.
Вот цель, которая мне особенно нравится: несмотря на самые непреодолимые трудности, без отрицания и подавления обрести ощущение жизни, радость и вкус к ней. Без нигилизма и дьявольщины, просто и осознанно, пережить свое перевоплощение, стараясь не попасть в привычные ловушки: зацикленность на привычках, принципах и старых залеченных или незалеченных ранах и бегство в идеализацию или бестелесную духовность.
Заканчивая эту главу, я хочу поприветствовать жизнь во всех ее проявлениях, во всем ее движении, в каждом мгновенье! Жизнь, заставляющую нас искать то, что мы действительно хотим, несмотря на навязанные нам рамки. Жизнь, которая подводит нас к тому, что мы осмеливаемся доверять нашим детям; принять ванну вместо готовки ужина. Которая дает нам смелость путешествовать в фургоне с лошадью, а не скучать и не злиться. Которая вызывает у девочки нежелание надевать тапочки, потому что она хочет понять смысл того, о чем ее просят, и видеть, что уважают ее свободу. Которая побуждает нас пересмотреть свои приоритеты и забросить сад, дом, машину, чтобы быть со своими детьми. Которая заставляет нас изменить то, что нам не нравится, и полюбить то, что мы не в силах изменить. Которая дает нам возможность осознавать и уважать свои ценности, как полицейский, следящий за безопасностью детей на деревенской дороге. Которая вынуждает нас снова и снова усаживаться рядом с молодыми людьми, чтобы поведать друг другу о своих ценностях, проверить их на прочность и действенность и поделиться ими. Которая заставляет нас раскрыться и освободиться от старого бунтарства, прячущегося под красивым костюмом. Которая заставляет нас прекратить гонку и прислушаться к себе. Которая подталкивает Тима отказаться от удушья, даже если пока он только барахтается, чтобы «возродиться» к жизни. Которая радостно окатывает Жюльена, чтобы вывести его из оцепенения и вернуть к мир. Которая однажды заставит нас отсрочить траты на «ремонт, покупку стульев и обновление интерьера», чтобы сесть на пол, на кучу строительного мусора, и прислушаться к своему сердцу.
Во время Второй мировой войны моя бабушка, необычайно великодушная и верующая женщина, прятала у себя в погребе двух евреев. Мы были десяти- или двенадцатилетними детьми и облазали там все уголки, но с трудом верили, что там приходилось прятаться людям, спасающим свою жизнь. Бабушка рассказывала нам об этом, и мы всегда трепетали в тот момент, когда в дом с обыском приходили немцы. Она, не дрогнув, отвечала начальнику патруля, что в доме живут только члены семьи и там больше никого нет. Я был в полном восторге от ее отваги, но все же сомневался:
– Но, бабуля, ты же не сказала немцам правду, а утверждаешь, что всегда нужно говорить правду.
– (Умолкая, чтобы подумать, и закрыв глаза.) Ты прав. Я считаю, всегда нужно стараться говорить правду. Но тогда было что-то поважнее правды: жизнь. Нужно было сохранить жизнь.
Так моя бабушка учила меня тому, что важнее слов, принципов и привычек.
А как же применение силы и наказание?
Если я увижу, что мой ребенок бежит по дороге, где ездят машины, я, не слишком церемонясь, быстро схвачу его и верну на тротуар. Не время объяснять ему, как я себя чувствую или каковы мои потребности: нужно срочно действовать! Когда ребенок находится в безопасности, вместо того чтобы набрасываться на него и бранить или, что еще хуже, наказывать, я мог бы объяснить ему: что мне было очень страшно (Ч), что я не был уверен, что он осознает опасность, и что я толкнул его потому, что хотел спасти от несчастного случая (П). И я спросил бы его, согласен ли он быть осторожнее в будущем (З). Таково спасительное проявление силы!
Если на меня нападают на улице, и у меня, чтобы избежать удара, нет другого средства, кроме как самому нанести удар, я это сделаю. Не для того, чтобы напасть, а для того, чтобы защитить свою жизнь. Жизнь и только жизнь служит мерилом законности применения физической защиты. Каково наше намерение: принизить, укоротить, уничтожить жизнь или защитить, помочь жизни и поддержать ее?
Что же касается применения силы «в воспитательных целях», неважно, даете ли вы пощечину, шлепаете по заднице или запираете ребенка в комнате, то я с удивлением слышу, что родители, которые, по их словам, любят своих детей, способны поднять на них руку, если просто не согласны с ними. Но проявляют ли они свое несогласие таким же образом с друзьями или близкими?
Я, как отец, понимаю, что поведение детей может лишить сил и довести до крайности, когда уже не знаешь, как себя вести. Однако я уверен, что даже легкий шлепок – это поддержание веры в то, что насилие является законным средством для решения конфликтов. Это узаконивание в душах молодых людей, которые завтра станут взрослыми, применения силы с целью подчинения себе ближнего. Это установка, что «если не удается договориться, мы пускаем в ход кулаки»! Это поддержание заблуждения, что можно делать добро, совершая зло.
Этот переход к действию есть признание в бессилии – в бессилии понять себя, понять собеседника. Видите ли, чтобы понять себя, нужно срочно научиться новому языку. И этот очень четкий ориентир крайне необходим не только для воспитания, но и для благополучной жизни в обществе.
Наказание или взыскание?
Нужно ли наказывать? Нет ли более убедительных способов утвердить тот факт, что действие не согласуется с определенной ценностью? Я полагаю, что наказание нередко свидетельствует об отсутствии воображения, творческого подхода и уверенности в возможности найти решение в эффективном взаимодействии.
В судах начинают понимать это и накладывать взыскание в виде так называемых общественно полезных работ. Я не говорю, что это легко, и не осуждаю измотанных родителей, не находящих другого средства. Я просто отмечаю, что все мы несем ответственность за сохранение той модели воспитания, которая поддерживает насилие.
Я почти каждый день замечаю, до какой степени страх наказания и стремление к вознаграждению, являющиеся орлом и решкой в одной и той же трагической игре, держат многих людей в зависимости друг от друга. Они не дают людям избавиться от парализующего чувства вины, недоверия к инициативе, новизне, различиям, ответственности. Я вижу, как часто возникают ситуации, усиливающие боязнь «ошибиться» и быть наказанным или не получить вознаграждения в виде одобрения.
