– Идем в библиотеку.
Они исчезли в библиотеке, а через мгновение Патрик вернулся в холл.
– Черт тебя побери! – с яростью напустился он на меня. – Ты и пальцем не можешь пошевелить, чтобы помочь человеку с пулей в руке.
Я ничего не сказала, но у меня столько сил ушло на то, чтобы хранить молчание, что не осталось на то, чтобы встать. Но мысль о пуле доставила мне удовольствие. Я улыбнулась, а Патрик резко развернулся и прошел в столовую.
– Черт побери, неужели в доме нет бренди? – Он вернулся в холл в еще большей ярости. – Где ключ от подвала?
– У Фланнигана есть, – холодно напомнила я. – Другой наверху, в верхнем ящике моего письменного стола. – Он пошел вверх по лестнице, когда я бросила ему вслед: – Но бренди больше нет. Ты все выпил.
Я никогда не видела его таким озлобленным; он бросился вверх по лестнице за корпией и бинтами из кладовки при ванной.
Патрик принес не только медицинские принадлежности, но и бутыль потина, которая была спрятана у него где-то в тайном месте. Он не посмотрел на меня, не сказал мне ни слова – трудно было поверить, что всего несколько часов назад этот человек приносил мне цветы и сочувственно спрашивал о моем здоровье.
Он забинтовал руку Макгоуана. Я слышала, как Патрик бормотал что-то вроде:
– Похоже, кость не затронута. Если я затяну потуже… Выпей еще потина. Извини, больно сделал? Нужно, чтобы тебя осмотрел доктор… как можно скорее.
Макгоуан только раз открыл рот, чтобы выдавить:
– Настанет день – я разделаюсь с этим сукиным сыном Максвеллом Драммондом.
Его уродливый шотландский акцент звучал так сильно, что мне показалось, это другой человек, не тот гладкоязычный управляющий Кашельмары, которого я знала.
Теперь, когда я была в доме не одна, то захотела подняться наверх, но после долгих, разрушительных для нервов часов одиночества находила странное утешение в присутствии других людей – даже этих – и продолжала сидеть на лестнице еще минут пять после того, как до меня издалека начал доноситься звук громких голосов.
Входная дверь была открыта. Я подошла к порогу и увидела факелы внизу у ворот, услышала топот ног.
– По дорожке к дому идут люди! – Я доковыляла до библиотеки и отчаянной скороговоркой произнесла эти слова, даже сама не понимая зачем.
Лицо Патрика посерело.
– Ты уверена?
– Посмотри! – Я подтащила его к окну и показала в сгущающуюся темноту.
Он повернулся к Макгоуану:
– Мы поскачем по аллее азалий мимо часовни и дальше в горы. Ты сможешь сесть в седло?
Макгоуан кивнул и поднялся на ноги.
– Ты не можешь оставить меня, – убеждала я Патрика. Описания в газетах убийств в Маумтрасне мучительно всплыли перед моим мысленным взором и заставили забыть о гордости, которая не позволила бы мне обращаться к нему за помощью. – Ты не можешь уйти. Я здесь одна.
Он помогал Макгоуану.
– Я должен быть с Хью.
Я, онемев, смотрела на него.
– Они его убьют, если найдут здесь. Я должен помочь ему скрыться.
– Пусть скрывается сам.
– Он ранен.
– Он вполне может скакать в седле!
Патрик только покачал головой и повел Макгоуана к двери.
– Патрик, ты не можешь бросить меня одну. Я на восьмом месяце. Я ношу твоего ребенка. Пожалуйста, останься. Ты должен остаться. Пожалуйста!
– Они ничего не сделают беременной женщине.
– Но одичавшая толпа, склонная к насилию…
Он не слушал меня. Я продолжала его умолять, даже заплакала, но меня словно и не было. Его волновал только Макгоуан.
Они едва успели завернуть за дом, когда толпа вышла на последнюю кривую дорожки и направилась по отсыпанному гравием двору ко мне.
Я развернулась и побежала. Я так испугалась, что даже не остановилась, чтобы закрыть парадную дверь. Попыталась забаррикадироваться в библиотеке, подтащив кресло к двери, но оно оказалось слишком тяжелым для меня, и, когда боль пронзила меня, я в ужасе опустилась на кушетку. Слезы текли по моему лицу. Я обняла ребенка, словно могла силой воли задержать его появление на свет, и, как ни странно, этот бесполезный жест придал мне мужества. Злость на бежавшего Патрика переполняла меня, а со злостью пришла и знакомая сила. Поэтому, когда я услышала, как распахнулась дверь и раздалась грубая ирландская речь, я встала, отерла слезы, села за громадный стол лицом к незваным гостям.
Кто-то ударом ноги распахнул дверь. Я увидела горящий факел. По комнате пронесся шум, запах дыма и немытых тел ударил мне в нос. Силы внезапно оставили меня, тошнота узлом завязала мой желудок, я услышала, как бородатый головорез неразборчиво что-то завопил, комната поплыла перед глазами, и благодатная тьма поглотила меня.
5
Придя в себя, первое, что я почувствовала, – тишина. В комнате было полно людей. Я ощущала их запах, смутно видела вдалеке их лица, все они молчали. Кто-то находился рядом со мной. Я больше была не одна.
Потом раздался голос. Ирландский звучал мягко и тихо, умирающий язык, но в то же время такой прекрасный, а в следующее мгновение я ощутила стеклянное ребро стакана у моих губ, и мое горло обжег огонь потина. Я поперхнулась, охнула. Рука обнимала меня, и ближе немытых тел, даже ближе запаха потина, я ощущала грубоватый, едкий дух карболового мыла и слабый аромат табака.
– Вы в полной безопасности, миледи, – сообщил Максвелл Драммонд.
Я подняла взгляд. Он был здесь. Мрачно смотрел на меня.
– Позвольте мне перенести вас на кушетку.
Кто-то взял стакан из моей руки. Я почувствовала, как меня подняли с пола, мягко положили на бархат обивки. Бунтовщики молча вышли из библиотеки в коридор и замерли там в тишине.
– Миледи, я должен задать вам несколько вопросов.
Я уставилась на него, и он замолчал. После долгой паузы спросил:
– Где ваш муж?
– Он… ушел. – Голос мой звучал выше обычного, но на удивление сильно.
– С Макгоуаном?
– Да.
– Куда?
– Мимо часовни, – сообщила я. – В горы.
Он глянул на свою маленькую армию и отдал приказ на ирландском. Неожиданно все пришли в движение, тишину разорвали сотни голосов, топот ботинок по мраморному полу холла. Я с облегчением закрыла глаза – теперь меня оставят одну, но когда открыла их, то увидела, что Драммонд остался. Я и подумать не могла, что он задержится, и его присутствие так потрясло меня, что я резко вздрогнула.
Он сделал успокаивающий жест:
– Я вам ничего не сделаю. Схваток у вас нет?
– Нет, просто небольшая слабость… потому что я не ела… после ланча. Все слуги ушли. Я собиралась приготовить себе что-нибудь, но… – Я не могла вспомнить, что мне помешало, но понимала, что это уже не имеет значения.
