Сара начала плакать, но от восторга и счастья. Она все повторяла, что никак не может поверить в его приезд, а когда я смотрел на ее сияющее от счастья лицо, в голове вертелось только одно: значит, так тому и быть. У меня было немало времени привыкнуть к тому, что Нед будет с нами, и, хотя мне не нравилась мысль о том, что придется делить Сару с кем-то еще, я понимал, как важен для нее его приезд. А кроме того, я пережил немало мучительных месяцев разлуки с собственными детьми и, хотя теперь смирился с тем, что мне их еще долго не увидеть, прекрасно знал, каково это – тосковать по сыну. И ко времени приезда Неда убедил себя, что буду рад возможности приглядывать за мальчиком. Я не сомневался, поначалу для него будет трудно воспринимать меня как отчима, но я был готов относиться к нему как к сыну. В конечном счете все время повторял себе: у бедняги самый ничтожный из отцов, какие только бывают, так что я, по крайней мере, мог показать ему пример того, чего ему не хватало.
Он спустился по трапу.
Парень и впрямь выглядел отлично – высокий для своих лет, настоящий молодой джентльмен по тому, как гордо он держал голову. Нед здорово походил на своего отца, но я сказал себе, что это никак не должно влиять на мое отношение к нему. Поначалу он двигался медленно, чуть ли не лениво, словно хотел показать миру, какой он взрослый, но, когда увидел выражение лица Сары, тут же бросился в ее объятия.
– Как ты вырос! – вот все, что она смогла сказать, снова плача от радости. – Ах, как ты вырос!
Он рассмеялся. Когда я увидел, как Нед пытается освободиться из ее рук, сочувственно улыбнулся, потому что знал: ни один двенадцатилетний мальчишка не любит, когда мать слишком долго целует его. Но когда освободиться ему не удалось, он вежливо сдался и нежно, по-медвежьи, обнял ее, и она от радости даже охнула.
– Разве ты один? – спросила она, когда перевела дыхание. – Твой отец обещал прислать с тобой наставника. Ты еще слишком маленький, чтобы путешествовать в одиночестве.
– Мой наставник ушел, а мистер Макгоуан сказал, что можно сэкономить, не платя за лишний билет, ну и конечно, мама, никакой я не маленький!
– Разумеется, – согласился я. – Ты считай что взрослый.
Он развернулся. А когда увидел меня, его спина так резко напряглась, что Саре пришлось отпустить его.
– Максвелл, я должна вас представить, – скороговоркой произнесла она. – Познакомься – это Нед. Нед, это мистер Максвелл Драммонд. Я думаю, ты помнишь.
Он стоял словно вкопанный.
– Привет, Нед. Как поживаешь? – сказал я, протягивая руку.
Нед будто не заметил моей руки.
– Будьте так добры, для вас я мастер де Салис, – холодно отрезал он и, повернувшись к матери, грубо, как какой-нибудь уличный мальчишка, прорычал: – Когда, черт возьми, ты вернешься домой?
2
Господи боже, эта минута была ужас какой неловкой, тут и думать нечего, но, к счастью, Сара пребывала в таком радужном настроении, что ее трудно было огорчить.
– Дорогой, пожалуйста, не будь таким невежливым с мистером Драммондом. Он мне очень помог в Нью-Йорке.
Я решил не ждать, когда Нед прокомментирует ее слова… или вообще что-нибудь.
– Сара, я дождусь багажа, – заявил я. – Идите к экипажу.
– Нед, сколько у тебя вещей?
– Один кофр и один сундук, – процедил он, и уголки его рта опустились.
Вот ведь хмыренок! Если бы кто из моих сыновей повел себя так, я бы, ни секунды не медля, достал мой лучший кожаный ремень.
Багаж пришлось подождать, но потом я нанял носильщика, который отнес все это к экипажу Мариотта, а я открыл дверь, чтобы попрощаться с Сарой.
– Завтра утром зайду, как обычно, – сказал я, потому что мой рабочий день начинался в пять вечера, а по утрам я обычно был свободен. – Может быть, мы все вместе сходим на ланч в «Дельмонико».
Если парень поймет, что я могу пригласить его мать в такое место, как «Дельмонико», он дважды подумает, прежде чем смотреть на меня со своего аристократического высока.
– Это будет мило, – прощебетала она, и ее лицо снова засветилось.
А я подумал, хватит ли ей духу, чтобы поцеловать меня перед сыном. И ей хватило. Мужества и честности ей хватало, и я никогда не любил ее сильнее, чем после этого.
Я проводил взглядом экипаж, прогрохотавший по грязной мостовой, и вспомнил собственных сыновей – Макса и Дениса – далеко в Дублине, а когда добрался до своей квартиры, затосковал по самые уши. Выпил виски, но все виски в мире не могло разогнать мою тоску, а когда попытался написать сыновьям, то совсем впал в уныние, потому что знал: они не ответят. Но настанет день, и они поймут, почему я должен был встать против Макгоуана и рискнуть всем, что имел. Настанет день, и они поймут, что остались бездомными не по моей вине, а по вине Макгоуана и всех этих веков саксонских злоупотреблений и преследований.
И вот я думал и думал в этом ключе, пока наконец не забыл о моих мальчиках и не стал думать только о возмездии, которое воздам, вернувшись в Ирландию. Эти мысли быстро разогнали тоску, а слегка отоспавшись после выпивки, я надел свой лучший костюм, взял револьвер и отправился на работу.
На следующее утро зашел за Сарой.
Она приняла меня в маленькой комнате – мистер Чарльз Мариотт требовал, чтобы, перейдя порог его дома, я направлялся прямо туда, – и я сразу же понял, что вчерашнее радостное воссоединение стало главной сегодняшней проблемой.
– Я с ним говорила и говорила, – бормотала она, возбужденная нашим поцелуем, – но не могу заставить себя сказать ему правду. Чарльз твердит, что ему еще слишком рано это знать, но если Неду не рассказать, то он не поймет, почему я не могу вернуться к его отцу.
– Постой. – Я крепче прижал ее к себе, пока она не перестала дрожать. – Давай сядем и все обсудим спокойно.
И мы сели на мягкие сиденья, на темно-красной стене напротив нас висела огромная картина Гудзоновой долины, а в стеклянном аквариуме сидело чучело рыбки. Рыбка, казалось, всегда наблюдала за нами, и я, каждый раз глядя на нее, думал о той счастливой душе, которая не съела ее, как она того заслуживала, а сделала из нее чучело.
– Прежде всего, – начал я, взяв ее руку и говоря четко и рассудительно, – Нед должен знать, что происходит в Кашельмаре. Ему двенадцать лет, а мальчики в двенадцать знают уже все, что нужно знать.
– Нет, он не знает. Нед никогда не учился в школе. Никто с ним об этом не говорил. Я уверена, он совершенно невинный ребенок.
– Ерунда, – возразил я. – Это невозможно.
– Максвелл, ты не понимаешь. Мальчик, принадлежащий к его классу… – Она прикусила губу. – Не знаю, может, ты и прав, – прошептала она секунду спустя, – но из моих с ним бесед после его приезда я поняла: он даже не догадывается о том, что происходит. А мне не хватило мужества спросить у него напрямую, потому что… Максвелл, я боюсь ему говорить, но в то же время хочу, чтобы он знал. Если только он будет знать, то наверняка простит мне все.
