Два адреса находились в районе Фулхэм, довольно близко друг от друга. В первом доме на стук Салливана никто не ответил, но во втором, под номером 98с по Лиливилл-роуд, где жил мистер Тимоти Мэлоун, ему открыл мужчина, на вид лет немногим больше тридцати, но с облачно-белыми волосами. Встретив неожиданного гостя с кривоватой улыбкой, он вывернул карман.
— Если вы пришли собирать деньги, — вместо приветствия заявил этот человек, — то, как видите, у меня в карманах пусто.
— Нет, — несколько опешив, ответил Гай, — я пришел не за деньгами. Я пришел… — На этом он задумчиво умолк.
По какой причине ему могло понадобиться задавать вопросы о Роланде Лакноре? Он уже не служил в полиции и вообще ходил в гражданской одежде. Похоже, придется соврать, подумал молодой человек, и заявил:
— Я частный детектив, пытаюсь собрать сведения о человеке, называющем себя Роландом Лакнором. Полагаю, вы служили с ним в одном батальоне во время последней войны.
— Пожалуй, да, парень, — улыбка Тимоти расширилась, — служил. Заходи, заходи. Сейчас поставлю чайник.
И, не дав Гаю вымолвить ни слова, Мэлоун удалился по коридору и зашел в комнату. Войдя туда следом за ним, Салливан заметил явные признаки холостяцкого жилья. Скрутившиеся по краям обои, отсыревшие и побуревшие в верхних углах, посеревшая от грязи наружная сторона оконных стекол, пропускающая лишь тусклый свет… В одном углу стояла неубранная узкая кровать, которую Тимоти благоразумно попытался прикрыть, спрашивая Гая, предпочитает ли тот чай с сахаром. Бывший полицейский опустился на один из двух стульев перед окном около грязноватого стола, где лежали газета и очки для чтения и стояла старая банка из-под варенья, трогательно использованная в качестве вазы для трех астр.
— Извините за беспорядок, — сказал Мэлоун, — я еще не успел приспособиться делать все сам, а пока у меня нет работы, я не могу платить домработнице, понимаете ли… — Он показал обрубок своей левой руки, от которой осталось одно плечо. — Никто не хочет нанимать покалеченного солдата. — Тимоти попытался усмехнуться, словно желая свести все к шутке, но смешок, похоже, застрял у него в горле. Он щелкнул пальцами, точно призывая незримого официанта, и воскликнул: — Чай! — после чего сам себе живо ответил: — Сию минуту, сейчас все будет.
Из угла донесся негромкий посудный перестук, и Гай увидел, как неловко хозяин протирал старой салфеткой пару чашек и блюдце. Вскоре Тимоти принес все к столу и сел.
— Так говорите, частный детектив? Должно быть, увлекательная у вас работка.
— Э-э, м-да, — прочистив горло, произнес его гость. — Так, значит, вы знаете Роланда Лакнора?
— Да, знал, — подтвердил Мэлоун, — но кто им интересуется?
— Его родственники, — постаравшись успокоить дыхание, сообщил Гай, — они не знают, где он находится, и пытаются найти его.
Тимоти откинулся на спинку стула и скрестил свои длинные ноги. Несмотря на обстановку и обтрепавшиеся края воротника, он обладал особой элегантностью, которой иные модники не могут достичь, даже щеголяя в нарядах, пошитых в лучших ателье на Сэвил-роу
[42].
— Что ж, не удивительно, что они не могут его найти. Насколько я помню его печальную историю, он довольно давно не общался с ними, — сообщил Мэлоун.
— И что же именно вы помните? — Салливан подался вперед.
Последнее время Тимоти редко принимал гостей, так что он охотно пустился в воспоминания, и к тому времени, когда они иссякли, чашка Гая успела трижды наполниться чаем.
Роланд, записавшись в армию добровольцем, служил офицером, и Мэлоун, командовавший подразделением, познакомился с ним вскоре после начала войны, когда их батальон квартировался в Аррасе. Жили военные там в омерзительных условиях. Вскоре они узнали, что таков обычный военный уклад, но поначалу испытывали сильное потрясение, и Тимоми заметил, что, несмотря на патриотический энтузиазм Лакнора, тот несколько приуныл. Как-то вечером они засиделись с Роландом и его денщиком — «не могу сейчас вспомнить его имени, но он был толковым парнем», — и выпили бутылку виски, которую контрабандой умудрился где-то раздобыть этот самый денщик.
— На войне быстро приучаешься не задавать лишних вопросов и просто радоваться тому, что удается достать, — пояснил Мэлоун.
Под грохот артиллерийского обстрела Роланд поведал ему свою историю: его мать умерла, когда ему было девять, а не видел он ее с четырех лет; его отец работал в Африке миссионером, и лишь незадолго до окончания школы между ними произошла одна натянутая встреча. Не имея никакой родни, кроме крестной, Лакнор после окончания школы сбежал в Париж, где и познакомился с денщиком.
— Уоринг! Вспомнил, как его звали! — Тимоти хлопнул себя ладонью по ноге. — Похоже, мысли моего одряхлевшего ума начали оживать. Эта парочка любила острые ощущения и ввязывалась в разные авантюры. Судя по их словам, во Франции они крутились, знаете ли, в богемных кругах. Сплошные вечеринки и женщины. Вроде бы, с ними кутил иногда и старина Эдди.
— Какой Эдди? — в замешательстве спросил Гай.
— Король Эдуард
[43]. Он обожал такого рода приключения.
— О, да, — поддакнул Салливан, кивнув со всей возможной глубокомысленностью. Он впервые слышал столь фамильярное упоминание королевских особ.
— В любом случае при всех их веселых эскападах они, видимо, влачили нищенское существование. По-моему, пытались заработать на жизнь писательством, но ничего у них, очевидно, не вышло. Когда разразилась война, они увидели шанс на получение регулярного питания и крыши над головой. Бедняги, — Мэлоун покачал головой. — Да все мы были дураками! Все думали, что вносим свою лепту, сражаясь за короля и за родину. Лелеяли наши глупые заблуждения. — В приступе меланхолии он обвел рукой свою жалкую комнату. — Вот за что мы сражались.
Собрав все силы, Гай постарался придать своему взгляду искреннее сочувствие. Самым страшным для него могло быть вынужденное признание в том, что сам он не принадлежит к армии храбрецов, сражавшихся за короля и за родину, и не достоин даже захудалой комнатенки.
— Я ведь рассказывал вам о Роланде, верно? — Тимоти тряхнул головой. — В общем, вероятно, война достала его. Практически погубила. Он кричал во сне по ночам, иногда откровенно рыдал днем. Худшим из того, что могло с ним случиться, стала газовая атака — лучше б он погиб от пули. Простите, я понимаю, что это звучит ужасно, но для некоторых несчастных жизнь с тяжким грузом военных воспоминаний хуже смерти. Уоринг, казалось, справлялся с этим гораздо лучше, хотя, возможно, он просто лучше скрывал свои переживания. Должен сказать, я удивился, услышав, что именно Уоринг покончил с собой.
