— Что понять? — уточнил Гай.
Мейбл взглянула на него, поднеся к лицу дрожащую руку.
— Я жутко перепугалась, — сообщила она. — Проникший сюда мужчина может вернуться. Предположим, он придет, когда я буду дома… О боже… — И она разразилась слезами.
Спина ее содрогалась от рыданий, и Салливан ошеломленно смотрел на нее. Он не посмел прикоснуться к ней и поэтому просто стоял и ждал, когда она выплачется.
— Мисс Роджерс, постарайтесь рассказать мне, что здесь произошло, — попросил он затем.
Мейбл вытерла лицо носовым платком.
— Понимаете, кто-то проник сюда, но, строго говоря, меня не ограбили.
— Не ограбили?
— Нет, то есть все мои деньги и драгоценности остались в сохранности, ничего не украли. Хотя забрали пачку писем, которые писала мне Фло.
— И вы полагаете, что они приходили именно за этими письмами?
— Нет, есть другое письмо, оно всегда хранилось отдельно. Оно лежит в вещах Фло, в ее комнате, но они не успели добраться туда, поскольку Джим, услышав шум, направился сюда, и им пришлось убежать.
— А почему вы надумали проверить комнату Фло?
— Подумала, что на всякий случай лучше проверить, не пропало ли и оттуда что-нибудь. Я практически не заходила в ее комнату с тех пор… И тогда я нашла это письмо, — сказала Мейбл, подвигая какую-то бумагу по столу к Гаю.
— Письмо? — озадаченно произнес бывший полицейский. — Чье письмо?
— Письмо, написанное мне Фло из Ипра. Обстановка там была чрезвычайно тяжелой — именно в окрестностях Ипра начали применять химическое оружие. Ей довелось хорошо узнать некоторых пострадавших, поскольку им требовался серьезный уход. Одним из них был офицер Роланд Лакнор…
— Роланд Лакнор, — тупо повторил Гай. В голове у него закружилось множество мыслей, но он пытался отмахнуться от них, сосредоточиваясь на рассказе Мейбл.
— Да. В этом письме говорится о нем. Вы уже упоминали мне его имя, я знаю, но тогда я не вспомнила его. А теперь, по-моему, именно он проник сюда, чтобы найти это злосчастное письмо.
— Вы думаете, что здесь побывал Роланд Лакнор? — изумился Салливан.
Роджерс кивнула.
— Но почему? — спросил ее собеседник. — Что там говорится о нем в этом письме?
— Что Роланд Лакнор убил Александра Уоринга.
С улицы донеслись завывания сирены «скорой помощи».
— Будьте добры, поясните, — сказал молодой человек.
Мейбл сложила руки на коленях и твердо взглянула на него.
— Уоринг служил у него денщиком, и все считали, что он покончил с собой. Но Фло видела в ту ночь Роланда и убедилась, что самоубийства не было. Она полагала, что сам Роланд убил его.
Гай схватил письмо, но слова расплывались у него перед глазами. Чтобы прочесть текст, ему пришлось бы поднести листок почти к самому носу. Чернила казались водянистыми, а буквы — слишком мелкими.
— А Роланду известно, что она так думала? — не выдержав, спросил Салливан.
— Да, — прошептала Мейбл. Незадолго до своего последнего Рождества она узнала, что он демобилизовался и приехал в Лондон. Она хотела сходить к нему на квартиру и дать ему шанс либо признаться, либо отвергнуть ее обвинение. Мы с ней поссорились из-за этого… Мне не хотелось, чтобы она ходила к нему. Я думала… — Пожилая женщина запнулась и глубоко вздохнула. — Думала, что это слишком опасно и что ей следует обратиться прямо в полицию, позволив им законно разобраться с этим делом. Но она ответила, что тогда, на войне, все ужасно страдали и что, возможно, у него есть особые причины. «Не представляю даже, что произошло между ними, — сказала она, — но надо дать ему шанс оправдаться». Бедная Фло, она всегда видела в людях только хорошее…
— Неужели она встретилась с ним?
— Да. Между ними возникла ссора. Не знаю, что именно она говорила, поскольку сама так рассердилась на нее, что не хотела ничего слушать. Не хотела ничего слышать! — воскликнула мисс Роджерс с полными слез глазами. — А потом, всего через несколько дней, она умерла.
— Вы думаете, что Роланд Лакнор убил Флоренс Шор? — спросил Гай, чувствуя, что нашелся последний кусочек этой мозаичной головоломки, и одновременно стараясь подавить радостное возбуждение из жалости к этой испуганной женщине. — Почему же вы не упомянули об этом раньше? На дознании?
Мейбл отвела глаза. Лучи холодного зимнего солнца, проникавшие через застекленные двери, пронзили серый лондонский туман, с утра окутывавший город.
— Тогда я еще не понимала этой связи, — объяснила она. — Фло не узнала мужчину, подсевшего к ней в купе. Если б это был Роланд, она наверняка узнала бы его. Возможно, он как-то замаскировался. В любом случае раньше я не думала, что ему известно об уличающем его письме, но теперь, судя по этому хаосу, она, должно быть, упомянула ему о нем.
Роджерс устремила на Салливана умоляющий взгляд, сжимая в пальцах носовой платок.
— Меня жутко напугало случившееся. Допустим, он станет преследовать меня. Что, если я буду его следующей жертвой?
Письмо
30 мая 1917 г.
Ипр
Моя дорогая подруга,
Не знаю, стоит ли мне писать это письмо, но чувствую, что должна, иначе сойду с ума от мыслей, неотвязно кружащих в голове. Я доживаю в Ипре последние дни (четыре дня назад мы выиграли сражение, если вообще уместно говорить, что в этой войне можно хоть что-то «выиграть»), и слава Господу. Солнце палит немилосердно, но я совершенно измоталась, постоянно вытаскивая ноги из вязкой дорожной грязи. В госпитальных палатах удушающе душно, зловоние обгорелой плоти, крови и гниющих ран просочилось, кажется, в каждую пору моего существа, и каждый вздох приобщает меня к умирающим и мертвым.
Здесь остаются еще сотни раненых: самых тяжелобольных мы побоялись трогать, их можно перевозить только медленно, вместе с теми, кто способен помочь им добраться до госпиталя в Англии. Сама я вернусь домой в отпуск, сопровождая последнюю группу этих раненых. Мы все устали, изголодались… Здешняя пища настолько проста, что буквально неузнаваема на вкус, чувствуется разве что легкий мясной запах… И некоторые из нас впадают в отчаяние. Если человек доходит до крайности, если ему приходится делать то, что какие-то месяцы назад он счел бы невозможным для себя или других, то в наших жутких условиях его нельзя обвинять ни за какие проявления отчаяния. И все-таки…
Я уже упоминала прежде в моих письмах офицера Роланда. Все сестры к нему привязались — так, как можно позволить себе привязаться, сознавая, что все мы можем умереть в любой момент, — так же, как к его денщику Ксандру. Это пара молодых красивых мужчин, и их хорошее настроение и веселые разговоры поддерживали многих из нас бессонными ночами. Я знаю, что их тоже сводит с ума эта война. В общем, помни об этом, читая то, что я должна написать тебе дальше.
