Дэвид не оставил ничего Джессике, и об этом, как ни странно, писали газеты («Красная овца вычеркнута из завещания»). Она глубоко обидела его дурацкой попыткой пожертвовать свою долю Инч-Кеннета коммунистам. А сама вместе с мужем в 1958-м вышла из партии.
Нэнси, великодушная на свой колючий лад, уступила свою долю острова Джессике. Позднее, унаследовав кое-какие деньги со стороны Ромилли, Джессика выкупила остров целиком и отдала матери в пожизненное владение — так маленькая семейная история, которая, как многие истории в этой семье, причинила столько ненужных обид и страданий, описала полный круг и наконец исчерпалась.
Истинные причины, по которым Джессика не общалась с отцом с 1937 года и до самой его смерти, были не так просты. Она договорилась с матерью, что повидается с Дэвидом во время визита в Европу в 1955 году, но при этом шутливо и опять же типично для нее писала: пусть Дэвид не «рычит» на ее семейство. «С ним такое еще бывает?» И вдруг Сидни, так старавшаяся подольститься к Джессике, окуталась ледяным холодом: «Поскольку ты поставила условия, лучше тебе не видеться с Пулей». Потрясающий ответ женщине, которая только что потеряла сына, и кому, как не Сидни, это понимать. Быть может, она поддалась внезапному желанию отомстить за недостаток сочувствия, проявленный Джессикой в прошлом; быть может, хотела защитить мужа, к которому все еще питала добрые чувства, — тут, как всегда, все неоднозначно. Но этот ее поступок, возможно, помогает объяснить «Достопочтенных и мятежников».
Независимо от ситуации с Джессикой, Дэвид под конец жизни, кажется, чувствовал себя счастливее, чем на протяжении двадцати предшествующих лет. Он даже продолжал на прежний лад веселить женщин своей семьи. «Передай от меня привет портье», — крикнул он вслед Сидни, уезжавшей в отель «Обан». Примерно так же уходит в последнем романе Нэнси «Не говорите Альфреду» (1960) дядя Мэтью, прощаясь с Фанни у английского посольства в Париже.
— Утром я не стану беспокоить тебя, Фанни. Знаю, до семи утра ты не очухаешься, а мне в полшестого выезжать. Большое спасибо за все.
— Приезжай снова! — сказала я.
Но он ушел навсегда.
5
Через пять лет дочери, похоронившие в Свинбруке останки отца, собрались в том же составе на острове Инч-Кеннет.
Сидни, которую так трудно было любить и которой поневоле приходилось восхищаться, прожила последние годы с типичным для нее царственным стоицизмом. Призрак Юнити витал возле часовни рядом с козами, которых Сидни по-прежнему разводила. Тоска по сыну так и не отпустила ее. «Очень мило и внимательно с твоей стороны черкнуть мне словцо к дню рождения Тома, — писала она Диане в январе 1957-го. — Боюсь, я никогда не перестану горевать о нем». Она оплакивала и мужа — возможно, горестнее, чем он того заслуживал. Вовне Сидни чувства не проявляла, но они терзали ее изнутри, и в этом больше сходства с Нэнси, чем она готова была признать, — их общая беда.
Когда Джессика подписала договор на «Достопочтенных и мятежников» (1960), Сидни писала ей: «Замечательная новость… страницы, которые ты мне посылала, показались мне очень хорошими». Как это отличается от кислого «снова эта семейка», которым мать встретила издание «В поисках любви». Позже Сидни попросит вычеркнуть несколько второстепенных абзацев, а потом будет ругать Джессику за часть написанного. Однако она быстро смягчалась по отношению к этой дочери и гораздо жестче обращалась с Нэнси: ее эссе о детстве, «Блор» (1962), намного менее критическое, побудило Сидни удалиться в свою собственную ледяную келью. Она чувствовала, что смешливая Джессика внутри гораздо жестче сестры и с ней можно поссориться навсегда, — Нэнси, состоявшая из слоев колкости и ранимости, никогда бы на такое не пошла.
Как ни удивительно, сестра Сидни Малютка, не выносившая девочек Митфорд с их «тиранией» и весь митфордианский миф считавшая вздором — дескать, глупо выпендриваются и набивают себе цену! — набросилась на Джессику с критикой, рискованно близкой к истине: «Я лично никогда не забуду, с какой варварской жестокостью ты обошлась с родителями. А теперь, негодяйка подлая, ты явилась снова, написала кучу отвратительных гадостей о матери и из нее же сосешь соки». И это тоже отчасти правда — как желание правды есть в «Достопочтенных и мятежниках».
Нэнси, со своей стороны, писала старому другу Хейвуду Хиллу: «Диана в ярости и оскорблена за мать». Сидни, подчеркивала в письме Нэнси, «всегда и во всем» стояла за Джессику, но из книги это никак не следует. По правде говоря, «Достопочтенные и мятежники» не пришлись по вкусу всем сестрам, каждая в той или иной мере сочла это перелицовкой прошлого — и они были хотя бы отчасти правы. «Она бессознательно копировала мои книги, — поясняла Нэнси Хиллу, — а не реальную жизнь, и различные модификации правды, каких потребовала форма романа, теперь воспринимаются как истина». «Достопочтенные и мятежники» — произведение искусства, как и «В поисках любви». Джессика использовала книгу сестры как трамплин, с которого она смогла прыгнуть на сторону обиженных, и это стало возможным как раз потому, что Нэнси столь искусно пересоздала Митфордов и придала их юности новую цену То есть Джессика получила двойную выгоду — присвоила себе миф и им же возмутилась. Однако ее книга и сама по себе отлично написана и заслужила огромный успех. «Ох, милая, — писала Дебора Нэнси, — хорошо, что это скоро закончится». Но «это» никак не заканчивалось.
Джессика была не слишком одарена чувством вины — или, точнее сказать, это чувство подчинялось ее убеждениям. У Нэнси оно было намного сильнее. Последние годы перед смертью матери она обдумывала автобиографию, в которой рассказала бы все об отношениях с Сидни. Однако на нее нахлынули старые гнев и мука — как в детстве, когда она закатывала посреди улицы истерику, — стоило матери отреагировать на эссе «Блор»: «Пока я читала, у меня сложилось впечатление: все, что бы я ни пыталась сделать для каждой из вас, вышло неправильно, плохо, — это ужасная мысль, а теперь уже ничего не поправишь».
Трудно сказать, насколько искренней была в этот момент Сидни, однако ведь и правда многое из того, что она делала, вышло плохо, — а у кого бывает иначе? Такова природа семьи, но в семье Митфорд эта природа проявилась особенно драматично. В 1946-м Диана писала Нэнси, что видела «Дом Бернарды Альбы» Лорки, драму, где строгая мать управляет пятью дочерями, не отпуская их от себя: «В точности про Мулю и нас». Она шутила, но эта шутка — еще одна грань истины. Сидни действительно доминировала в семье. Дочери вырвались из-под ее власти, но ускользнуть от матери не могли. Тот образ, который сложился у Нэнси и Джессики, был правдой, но была права и Диана; доля истины была и в том, что каждая из сестер думала о других. Истолкования семейной драмы множились, и ни одно из них нельзя считать истиной в последней инстанции, хотя, если учесть характер девочек Мит-форд, — их способность к самоубеждению, — каждая, конечно, только себя считала правой. Они спорили до тех пор, пока из шести не осталась только одна, Дебора. Ее инстинктивная честность, несклонность усложнять и готовность принять сложности сестер, не искажая собственного здравого смысла и характера, обеспечили ей право на последнее слово. Впрочем, сама ее прямолинейность означала, что и это лишь одна из версий.
