– Так было и с Базовым Марсом, и большинством других его версий. Но сюда, на этот Марс, как видишь, регулярно вливалась жизнь с соседних последовательных Земель. Сама подумай. В нашей родной реальности считалось, что жизнь можно было перенести с Земли на Марс, или наоборот, посредством сильных метеоритных ударов. Это называлось панспермией – естественным распространением жизни с одной планеты на другую. Но в Дыре, где нет Земли, откуда эта жизнь бы бралась, были эти переходящие разумные существа, по крайней мере, последние пару миллионов лет. И каждый раз, когда несчастный гуманоид падает с последовательной Земли в Дыру, его губит вакуум, но некоторые микроорганизмы, которых он переносит на себе, могут выжить и более-менее спокойно перенестись по космосу. Потом некоторые из них выживают и прорастают на Марсе – и не один раз, а снова и снова.
– А, понимаю. Марс колонизируют клещи, которые живут на незадачливых троллях!
– Скорее зубные бактерии, но в целом это так. Если жизнь получает шанс, она распространяется везде, где есть вода – будь то лед на поверхности, вечномерзлый грунт или водоносный горизонт. Со временем устанавливаются и прочные обратные связи – кстати, так же как на Земле: живые организмы способствуют преобразованию массы, энергии и, что особенно важно, воды. Геология и физика этого Марса имеют очень похожие, если не такие же, особенности, что и на Базовом Марсе. И именно жизнь сделала его таким милостивым, какой он есть, – активизировав воду и другие летучие вещества. Земная жизнь помогла установить климат и сделала возможным существование жизни марсианской, более древней, которая стала там процветать. Но, видишь ли, все это нетипично и случилось лишь в Дыре. Говоря языком Долгой Земли, этот Марс – Джокер, исключение среди Марсов.
– И тем не менее это чудо, – заметила Салли.
– О, да. Но, увы, не наше открытие. Китайцы открыли еще одну Дыру на Востоке пять лет назад и наблюдали за таким же механизмом распространения жизни там, в той Солнечной системе. Китайцы! Как банально. Но мы думаем, что на всех Марсах даже без панспермии могли бы сохраниться следы той первоначальной сложной жизни – споры, семена, цисты… Кто знает? Может, она ждет пробуждения, как Спящая Красавица, – когда ее поцелуют тепло и вода.
– Такое возможно?
Он подмигнул:
– А ты спроси отца о жизни на Марсе.
Когда над ними сомкнулась марсианская ночь, команда Марсограда и Салли ушли в наиболее уютное место комплекса – на кухню. Здесь они поужинали; главным блюдом стали толстые стейки из мяса альпаки со сладким вареным ревенем, а потом выпили кофе и водки – хотя Салли и пыталась этому сопротивляться.
Салли загадочным образом прониклась симпатией к этой странной троице и их обшарпанным лачугам. Казалось, они точно понимали смысл своей миссии. Может быть, все было оттого, что просто она сама слишком разочаровалась в человечестве, оценивая его по тем экземплярам, что попадались ей уж чересчур часто. Долгая Земля в некотором роде была местом легкодоступным: к примеру, та кучка идиотов, построивших целый городок посреди поймы последовательной Миссисипи, где потом начала подниматься вода, оказалась замечена Салли только после этого. А эти русские прибыли в место, где выжить было крайне сложно – и даже добраться нелегко, – но сумели проявить недюжинный ум, пусть и сами неряшливо выглядели, изучив среду и поняв, как в ней жить.
Но их трагедия заключалась в том, что страна, пославшая их на миссию, теперь была практически уничтожена.
Основным недовольством Алексея Крылова по этому поводу, похоже, было то, что академики, которым им надлежало отчитываться о результатах работы, либо уже не работали, либо умерли.
– Никто не читает моих отчетов. Ни один университет не дает мне ни должностей, ни научных призов. Бедный Алексей.
Виктор, уже пьяный, пренебрежительно фыркнул:
– Академики? На Базовой уже вся Россия брошена. Ее нет. Москва покрыта льдом. По Красной площади гуляют полярные медведи. А китайцы прокладывают себе туда путь из Владивостока.
– Китайские сволочи, – проворчал немногословный Сергей.
– Ха! Мы последние граждане России, как космонавты на станции «Мир» были последними гражданами Советского Союза, когда он развалился.
– Все не настолько плохо, – возразила Салли. – Конечно, Базовая Россия теперь почти необитаема, но ведь бо́льшая часть населения переселилась на Ближние Земли. Долгая Россия жива и здорова.
– Ну конечно, – проворчал Виктор, – и там приходится отстраивать всю страну заново. Прямо как после того, как монголы разрушили Киев. А Наполеон разрушил Москву. И Гитлер разрушил Сталинград. – Он провел в воздухе перед Салли своим полупустым стаканом. – У нас в России говорят, первые пятьсот лет – самые тяжелые. Будем здравы! – Он осушил свой стакан, а потом наполнил его заново.
– Китайские сволочи! – Сергей перешел на крик.
Виктор потрепал его по плечу:
– Ладно, ладно, здоровяк. Чтоб этим китайцам замерзнуть там на Базовой. За нас, за Долгую Землю, Долгий Марс – и за звезды!
И они выпили за это. А потом за Нобелевскую премию, которую никогда не получит Алексей. И за душу альпаки, чья жизнь была принесена в жертву ради стейков, которыми они теперь так наслаждались.
После этого они пытались научить Салли словам российского гимна на английском и на русском. К кровати она уползла, когда они добрались до третьего куплета: «Нам силу дает наша верность Отчизне. Так было, так есть и так будет всегда!»
Глава 18
Прошел год с первой встречи в Мягкой Посадке, и Джошуа вновь столкнулся с Полом Спенсером Уагонером – на этот раз в Мэдисоне, Запад-5.
– Здравствуйте, мистер Валиенте!
Джошуа стоял с сестрой Джорджиной на небольшом кладбище за Приютом, которым сейчас управлял его старый друг. После того как Мэдисон разбомбило вулканом, Приют был старательно восстановлен здесь, на Западе-5, и на новом кладбище было всего два надгробия. Последнее принадлежало сестре Серендипити – любительнице готовить, чья страсть всегда озаряла юного Джошуа и которая, согласно приютской легенде, скрывалась от ФБР. И сейчас его привели сюда как раз похороны Серендипити.
Но звонкий голос Пола – повзрослевший, но легко узнаваемый – позвал его с противоположной стороны улицы.
Джошуа с сестрой Джорджиной перешли дорогу. Проделали они это не слишком быстро: Джорджина была в летах, еще когда Джошуа был ребенком, и лишь немного уступала в возрасте сестре Серендипити.
Пол Спенсер Уагонер, уже шестилетний мальчик, стоял там со своим отцом. Джошуа показалось, что они смотрелись тут лишними в своих фабричных, с иголочки костюмах с Базовой. Но у Пола под глазом красовался синяк и опухла щека, а темные волосы выглядели странно, будто были грубо обрезаны. Собственному сыну Джошуа, Дэниэлу Родни, было всего пара месяцев от роду, и сестры ворковали над его фотографиями, что привез им отец. Но отцовское чувство Джошуа оказалось достаточно сильным, чтобы он вздрогнул при виде несчастья, которое постигло маленького Пола.
