— Но тревоги для кого? — говорит Пако. — Пилота ведь нет.
— Я тоже обратил внимание на этот красный сигнал, — говорит индус.
Правильные черты его смуглого лица утрачивают неподвижность, в них проскальзывает беспокойство. Но лишь на малую долю секунды, и вот он уже вновь обрёл свою невозмутимость, как будто опять натянул на себя привычную маску. Наступает тягостное молчание, и чем дольше оно длится, тем оно тяжелее давит на нас. И дело, наверно, не в том, что у нас нет желания сообща обсудить свою участь, а в том, что глаза индуса заставляют нас молчать. В отличие от своей спутницы, чья злоба мгновенно доходит до предела, он обладает способностью, как реостат, произвольно увеличивать напряжение своего взгляда. Но моё сравнение с реостатом верно лишь наполовину, ибо у индуса одновременно изменяется и выражение взгляда.
— Я не посвящён в тайны Земли, — говорит индус со своим изысканным английским выговором, — и поэтому мне неизвестно, куда она намеревается препроводить вас.
— Ну конечно же, в Мадрапур, — говорит Караман.
Караман несколько бледен, как, должно быть, бледен и я и как бледны мы все, за исключением Пако, чья лысина ещё больше побагровела. Но Караман по-прежнему чопорен, его волосы тщательно прилизаны, галстук на месте, и всё так же подёргивается вместе с бровью уголок губы.
— Мой дорогой мсье, — говорит индус, — я родился в Бутане. И с полным знанием дела могу вас заверить, что на восток от Бутана нет и в помине какого-нибудь государства, которое называлось бы Мадрапуром. Мадрапур — это миф, плод богатого воображения каких-то мистификаторов. Никакого ВПМ не существует. Нет ни малейших следов нефти в этих местах. Как нет и намёка на четырёхзвёздный отель, якобы стоящий на берегу некоего озера, — я очень огорчён, что вынужден разочаровать этих дам.
Неужели он огорчён больше, чем сами эти дамы? Они же, как бы нелепо это ни выглядело, более удручены утратой отеля, нежели пропажей государства, где, по их расчётам, должен был располагаться этот вожделённый отель.
Судя по выражению японских глаз миссис Банистер, перспектива спать в шалаше и «умываться водою из лужи» теряет для неё характер забавной игры, и этот последний удар она воспринимает даже болезненнее, чем отклонение самолёта от курса.
— Но это невозможно! — говорит она и глядит с умоляющим видом на индуса, не упуская, однако, возможности прибегнуть к своему аристократическому очарованию. — Нельзя же разыгрывать с людьми такие жестокие шутки! Это ужасно! Что с нами будет?
— Эту шутку, мадам, с вами сыграл не я, — говорит индус с той подчёркнутой и презрительной учтивостью, к которой он прибегает, когда обращается к женщинам. — Я ограничиваюсь простой констатацией: нет Мадрапура — значит, нет и отеля. Всё яснее ясного.
Но миссис Бойд не желает мириться с логичностью этого вывода. Её круглое лицо любительницы вкусно поесть густо краснеет, и она с возмущением говорит:
— Но я же видела фотографии отеля в буклете для туристов! Видела их так же ясно, как вижу сейчас вас! В том числе и фотографии ресторана!
— Вы видели фотографии некоего отеля, — говорит индус, даже не удостаивая её взглядом, — и, доверившись туристическому буклету, решили, что этот отель находится в Мадрапуре.
Среди пассажиров растёт возбуждение, раздаются возгласы недоверия, и, чтобы прекратить этот шум, индус поднимает правую руку.
Меня же больше всего поражает вид бортпроводницы. Она всё так же безмолвна и неподвижна, но в отличие от того безмятежного спокойствия, которым она была полна несколько минут назад, её лицо выражает сейчас полнейшую растерянность. То, чего не смогли добиться ни направленные на нас пистолеты, ни мускулистая рука индуски, сжимавшая её хрупкую шею, совершила простая фраза с прозвучавшим в ней отрицанием. В тот самый миг, когда воздушный пират отказывает государству Мадрапур в географическом существовании, то есть ещё до того, как он обращает четырёхзвёздный отель в чисто мифологическую категорию, я вижу, что бортпроводница внезапно бледнеет и её лицо искажается. Признаюсь, охватившее её сейчас смятение я понимаю не больше, чем спокойствие, которое она выказала в момент захвата самолёта террористами. Что она искренне верит в существование пункта, куда направляется самолёт, на котором она работает бортпроводницей, — это, конечно, естественно… Но чтобы угонщик, который летит, во всяком случае, не в Мадрапур, поскольку он требует изменить маршрут самолёта, чтобы этот угонщик одним лишь скептицизмом своим мог повергнуть её в столь глубокое отчаяние — такая реакция представляется мне совершенно неадекватной, или же это реакция, причины которой от меня ускользают.
Волнение и возгласы пассажиров не утихают и после того, как индус поднял руку.
Он не спешит заставить их подчиниться. С сардонической улыбкой наблюдает он за сумятицей, которую сам же и вызвал, и, должно быть, получает удовольствие от нашего лицемерия, ибо сомнения, весьма серьёзные и весьма обстоятельно мотивированные, высказывались нами ещё до того, как он захватил самолёт…
— Джентльмены, джентльмены! — восклицает он, снова поднимая руку (к женщинам он не обращается, хотя и проявляет по отношению к ним церемонную вежливость).
Когда тишина устанавливается, он продолжает тоном холодной издёвки:
— В конце концов, вы вправе не разделять моё мнение. Если вера в существование Мадрапура может вас хоть как-то утешить, я не буду спорить.
— Мне кажется, — говорит Караман, — что ваша точка зрения в конечном счёте не слишком отличается от точки зрения правительства Индии, которое не желает признавать существование Мадрапура в политическом плане.
Изящным движением руки индус отвергает этот тезис.
— Никоим образом. Я не имею ничего общего с правительством Индии. — Короткий смешок. — Моя позиция совершенно иная. Я отрицаю физическое существование Мадрапура.
— И, однако, — уже с некоторой горячностью говорит Караман, — мы располагаем путевыми заметками, датированными 1872 годом, авторы коих, четыре брата по фамилии Абберсмит, утверждают, что они посетили Мадрапур по приглашению махараджи.
Индус поднимает брови.
— Ах, путевые заметки! — насмешливо говорит он. — Сочинённые век назад! Четырьмя английскими мистификаторами! К тому же достаточными снобами, чтобы похвастаться мнимою дружбой с индийским князем! Я читал этот текст, мсье Караман. Он изобилует противоречиями и несообразностями. Это чистейший вымысел.
— Специалисты придерживаются другого мнения, — обиженно говорит Караман.
— Специалисты в чём? — говорит индус.
И устремляет на Карамана взгляд такой гипнотической силы, что Караман молчит. Но молчит с выражением дипломатического достоинства, словно показывая, что хотя он и не согласен, но вынужден уступить. И даже когда он молчит, уголок его верхней губы подёргивается, точно лапка цыплёнка, которому только что перерезали горло. Он, как и Блаватский, тоже, кажется, с ужасом понял, куда нас должны завести силлогизмы индуса.
