Во-вторых, не имеет никакого смысла изучать социальные навыки обезьян, если они не могут проявлять эти навыки в повседневной жизни. Обезьяны должны быть хорошо знакомы между собой, чтобы можно было исследовать, как они делят пищу, сотрудничают или составляют мнение друг о друге. Прекрасно понимая все это, Куммер начинал, как и я, с наблюдения за приматами. По моему мнению, каждый, кто собирается изучать познавательные способности животных, должен провести пару тысяч часов, чтобы составить представление о естественном поведении у особей данного вида. Иначе в эксперименте невозможно получить естественных реакций у испытуемых — а именно этого мы и хотим от эксперимента. Эволюция сознания как область науки — это объединение двух школ, сохранившее все лучшее от обеих. Эволюция сознания применяет контролируемые опыты, разработанные сравнительной психологией, в сочетании со «слепыми» экспериментами, хорошо себя зарекомендовавшими, как в случае с Умным Гансом. При этом эволюция сознания взяла на вооружение эволюционную основу и технику наблюдений этологии. Для молодых ученых уже несущественно, называют ли их сравнительными психологами или этологами, так как они применяют концепции и методики обеих областей знания. Завершает все это третья составляющая, важная во всяком случае для работы в естественных условиях. Влияние японской приматологии не всегда признается на Западе — вот почему я называю его «молчаливым вторжением», — но мы в строгом порядке даем имена отдельным животным и отслеживаем их социальное поведение, и так из поколения в поколение. Это позволяет нам разобраться в родственных и дружеских связях, определяющих жизнь животных в группе. Метод, основу которого заложил Кинджи Иманиши после Второй мировой войны, стал стандартной технологией при работе с долгоживущими млекопитающими, такими как дельфины, слоны и приматы.
Трудно поверить, но было время, когда профессора на Западе предостерегали своих студентов от японской школы, потому что давать имена животным означало слишком их очеловечивать. Существовал, конечно, и языковой барьер, из-за которого японских ученых сложно было услышать. Дзюнъитиро Итани, лучшего ученика Иманиши, встретили с недоверием, когда в 1958 г. он совершал поездку по американским университетам, потому что никто не поверил, что он и его коллеги в состоянии индивидуально различать более сотни обезьян. Обезьяны ведь так похожи — Итани точно что-то присочиняет. Однажды он рассказал мне, что над ним смеялись в лицо и никто не поддержал его, кроме Рэя Карпентера, первопроходца приматологии, который дал высокую оценку его подходу
{77}. Конечно, сегодня мы знаем, что распознавать большое количество обезьян вполне возможно, и все мы с этим справляемся. Так же, как Лоренц настаивал на необходимости знания изучаемого животного целиком, Иманиши призывал тщательно познакомиться с исследуемым видом. Нужно почувствовать себя в его шкуре, говорил он, или, как мы бы сказали сегодня, попытаться проникнуть в его умвельт. Этот подход к изучению поведения животных значительно отличается от вводившей в заблуждение «критической дистанции», которая породила чрезмерные опасения по поводу антропоморфизма.
Окончательное международное признание японской методики показывает, чему еще мы научились из истории двух школ — социальной психологии и этологии. Первоначальные противоречия между различными подходами можно преодолеть, если понимать, что каждый из них может предложить что-то свое, чего не хватает другому. Мы способны соединить эти части в новое целое, более прочное, чем каждая из них. Эволюция сознания стала перспективной областью науки в результате слияния дополняющих друг друга направлений. К сожалению, потребовалось целое столетие столкновения личных амбиций и взаимонепонимания, чтобы это произошло.
Пчелиные волки
Тинберген был в слезах, когда я видел его в последний раз. Это было в 1973 г., в котором Лоренцу, Фришу и ему самому присудили Нобелевскую премию. Тинберген приехал в Амстердам, чтобы получить еще одну награду и прочитать лекцию. Дрожащим от эмоций голосом он спросил меня по-голландски, что мы сделали с его страной. Маленькой точки на карте, где он изучал чаек и крачек среди дюн, больше не было. Два десятилетия назад, собираясь отправиться в Англию, он, показывая на этот ландшафт вечной самокруткой, предсказал: «Все это безвозвратно исчезнет». Через годы место, где он проводил исследования, было поглощено разросшимся портом Роттердама, в то время самым загруженным в мире
{78}.
Лекция Тинбергена напомнила мне все те замечательные вещи, которые он сделал, включая изучение познавательных способностей животных, хотя он никогда и не употреблял этот термин. В одной из работ он выяснял, как роющие осы находят свое гнездо, после того как покидают его. Эти осы, известные также как пчелиные волки, ловят и парализуют медовых пчел, а затем приносят их в свое гнездо — длинную норку в песке — и оставляют их в качестве пищи для своих личинок. Прежде чем отправиться на охоту, они совершают короткий облет окрестностей, чтобы запомнить расположение своей неприметной норки. Тинберген раскладывал предметы вокруг гнезда, например, круг из сосновых шишек, стараясь понять, какую информацию используют осы, чтобы вернуться. Перемещая этот круг, ему удавалось обмануть ос, заставляя их искать норку в ложном месте
{79}. Его исследование ставило целью решение проблем, связанных с естественной историей вида, точнее, с эволюцией познания. Осы оказались для этого очень удачным объектом.
Животные с более развитым мозгом обладают бо́льшими познавательными способностями и часто находят решение новых неожиданных задач. Конец моей истории про грейпфруты и шимпанзе служит хорошей иллюстрацией. После того как обезьян выпустили на остров, большинство из них пробежало мимо грейпфрутов, спрятанных в песке, не заметив их, — видны были только небольшие участки желтой кожуры. Денди, молодой самец, лишь слегка притормозил, когда миновал это место. Однако позднее, во второй половине дня, когда все остальные шимпанзе дремали на песке, он помчался напрямик к тайнику. Без колебаний он вырыл грейпфруты и стал их без помех поглощать, чего не смог бы сделать, если бы остановился, как только их увидел, — ему пришлось бы отдать фрукты старшим обезьянам
{80}.
На этих примерах виден весь спектр познавательных способностей животных — от узкой специализации хищных ос до широких возможностей приматов, которые позволяют им управляться с великим множеством проблем, включая совершенно новые. Больше всего меня поражает то, что Денди, первый раз наткнувшись на грейпфруты, не задержался ни на секунду. Скорее всего, он мгновенно сообразил, что лучший выход в данной ситуации — жульничество.
3. Волны познания
Эврика!
Солнечные ветреные Канарские острова — последнее место на Земле, где можно ожидать революции в науке о сознании, тем не менее именно там все и началось. В 1913 г. немецкий психолог Вольфганг Кёлер приехал на Тенерифе, неподалеку от побережья Африки, чтобы возглавить научно-исследовательскую станцию по изучению человекообразных обезьян, где и остался до окончания Первой мировой войны. Вопреки слухам, что его задачей было шпионить за проходящими военными судами, Кёлер посвятил большую часть времени небольшой группе шимпанзе.
