– Нет. Мне сделали операцию, и неизвестно, смогу ли я снова плавать. Поэтому денег на обучение не выделили.
Я смотрю на свое отражение в покрытой рябью воде и вспоминаю письмо Гэбби. Действительно, у каждого свой сэндвич с дерьмом. Оказывается, он есть даже у Чарли Рида, который производит на меня впечатление самого совершенного человеческого индивида на планете.
– А ссуду взять нельзя?
Чарли пожимает плечами:
– В принципе можно, но у отца сейчас и так бизнес шатается. Не хочу напрягать его дополнительно. К тому же плавание было для меня главным в жизни. Теперь, когда это отвалилось, я перестал понимать, кто я такой. Эгоистично было бы тратить по шестьдесят штук родительских баксов в год, если я даже не могу определиться, какой предмет хочу изучать.
– Ой… Я правда очень тебе сочувствую. – Печально слышать, что Чарли потерял стипендию, но еще печальнее другое: он считает, будто без плавания у него нет права на университетское образование. – А как это произошло? Я имею в виду – как ты получил травму?
Больше минуты мы шагаем молча. Я уже начинаю думать, что Чарли не слышал моего вопроса, но он наконец отвечает:
– Дурацкое происшествие. Упал с лестницы и… – Он останавливается и замолкает. Потом поворачивается ко мне, делает глубокий вдох и начинает заново: – Я всем так говорю, но вообще-то это неправда. На самом деле я был дома у Оуэна. Напился. Он подбил меня на спор прыгнуть с крыши в бассейн. Я прыгнул и ударился о борт. Я идиот.
Так вот, значит, что печальнее всего: Чарли Рид разрушил свое прекрасное будущее, сделав глупость по пьяни, и вместо диплома прославленного университета получил сплошную неуверенность в себе. Свой сэндвич с дерьмом он приготовил сам. Что же он теперь будет делать вместо учебы в Беркли?
– Ты не идиот, ты суперидиот, – говорю я ласково, хотя и качаю головой с укоризной. Зачем сыпать соль на рану? Ему и без этого плохо. – Спасибо, что рассказал мне.
– Тебе спасибо за «суперидиота», – смеется Чарли совсем не так весело и беззаботно, как обычно. Его смех напоминает звон пустого сосуда. – А знаешь, что самое обидное? В тот вечер я и пить-то не собирался. Ужасно глупо вышло… Не хочу больше быть тем парнем.
– Ну так не будь.
Я уже достаточно хорошо изучила его, чтобы понять: он не часто позволяет людям видеть себя таким. Уязвимым. Ему привычнее быть королем. Королем вечеринки, класса, бассейна. Наверное, со мной ему проще, ведь я человек со стороны. И все-таки я польщена, что он доверился мне.
Это наводит на мысль о том, что я тоже должна ему довериться. Сейчас как раз подходящий момент. Но прежде чем я успеваю заговорить, тишину нарушает Чарли:
– Нравится мне здесь. Особенно когда никого нет. Ночью лучше всего.
Нет, пожалуй, я расскажу ему не о своей болезни, а о другом. Об очень важном для меня. Я храню это в своем сердце, но от такого признания наши отношения не окажутся под угрозой, как в том случае, если я назову свой диагноз.
– Когда я была маленькой, меня сюда приводила мама.
– Правда? – произносит Чарли с вежливым интересом, не подозревая, что я скажу дальше.
– Да. Я хорошо помню, как она сажала меня к себе на колени и показывала, как играть на гитаре.
Эта картина встает у меня перед глазами настолько отчетливо, что дыхание перехватывает. Мы с мамой недолго были вместе, она давно умерла, но я все равно так сильно по ней скучаю! Я дотрагиваюсь до циферблата маминых часов: это всегда помогает почувствовать связь с ней. Я думаю о том, что мама сейчас на небе, среди звезд, и нас разделяют световые годы, но она видит и оберегает меня.
– Это были ее часы. Она играла на гитаре, а я сидела, смотрела на них и все думала: «Вот бы и мне научиться так же!» Она умерла, когда мне было семь лет. Погибла в автокатастрофе.
Чарли молчит. Вдруг я слишком его напугала и теперь он не хочет связываться с девушкой, пережившей такую трагедию? А он ведь еще не знает про ПК.
– Ой… Это ужасно, – говорит Чарли наконец. – Я тут жалуюсь тебе на свою травму, которую получил по собственной вине, а ты маму потеряла… Я действительно идиот.
Я качаю головой и улыбаюсь:
– Да нет, все нормально. Правда. Я рада, что сегодня на этом месте у меня появятся новые воспоминания.
Чарли берет меня за руку:
– Позволь мне загладить свою вину.
Мы идем вдоль причала, пока не останавливаемся перед роскошной сверкающей яхтой. Если я и видела такие раньше, то только по телевизору, в сюжетах о том, как провела отпуск Ким Кардашьян. Чарли взбирается на борт, потом помогает подняться мне.
– Она твоя? – спрашиваю я.
Глаза у меня становятся как две луны. В голове не умещается: парень говорит, что бизнес отца не в порядке, а яхта, судя по всему, стоит несколько миллионов!
– Нет, – отвечает он, внося в ситуацию некоторую ясность. – Летом я просто помогаю за ней ухаживать. Это моя работа. Теперь ты знаешь, чем я бываю занят днем. Твоя очередь.
– А ты до сих пор не догадался? Зои права: я та самая девочка по прозвищу Кровопийца.
Так сказать, в шутке доля шутки. Может, надо было подчеркнуть, что я говорю серьезно? Чтобы уж сразу и наверняка. А то потом может оказаться поздно. Если я позволю себе слишком сильно привязаться к Чарли, мне будет слишком трудно перенести вероятные последствия моего признания.
– Я подозревал, – усмехается Чарли. – А какая, черт возьми, разница? Неужели из-за этого я тебя упущу?
Да, похоже, он действительно думает, что я шучу. Нет, я все-таки не буду его разубеждать. Может, завтра. Но точно не сейчас.
Чарли проводит для меня подробную экскурсию по яхте:
– Это судно фирмы «Йесперсен». Грот армирован кевларом. Палуба из бирманского тика с бамбуковыми вставками.
Я дотрагиваюсь до всего, что Чарли называет. Каждый предмет на борту источает аромат богатства, изысканности.
– Мне все эти детали ни о чем не говорят, но посмотреть приятно! Откуда ты так много знаешь о яхтах?
Чарли обнимает меня за плечи, я прижимаюсь к нему.
– Помнишь, я говорил тебе про стипендию?
Я киваю. В свете луны и звезд Чарли кажется мне ангелом с нимбом над головой. Моим персональным ангелом-хранителем.
– Ну так вот, мистер Джонс, хозяин этой яхты, – выпускник Калифорнийского университета. Занимался плаванием, как и я. Когда узнал про стипендию, то взял меня под свое крыло и всему научил.
– Хорошо, – тихо говорю я, – если есть человек, который в тебя верит. Особенно вне семьи.
Чарли делает глубокий вдох и медленно выдыхает.
– Ага. Зато разочаровывать такого человека паршиво. В семье-то тебя простят, а вот мистер Джонс после того случая стал смотреть на меня по-другому. Хорошо еще, что по-прежнему доверяет мне работать на яхте.
