– Просто иногда мне кажется, что все лучшее позади, и от этого становится страшно, – вздыхает Чарли, окуная ложку в мороженое с печеньем и задумчиво ее облизывая. – Сейчас я как в тумане. На расстоянии вытянутой руки ничего не вижу. Еще никогда будущее не казалось мне таким неопределенным. Это странно?
– Странно? Нет. Это естественно. Очень по-человечески. А с чего ты взял, что лучшее позади? Жизнь только начинается. Она может быть такой, какой ты захочешь ее сделать.
Чарли зачерпывает мороженое с соленой карамелью и вздыхает:
– Закончилась довольно большая часть моей жизни. За это время я стал самим собой… или тем, кем был всегда. Таким меня знали в школе. Но теперь я уже не тот. И не пойму, куда мне деваться и что делать.
Эти его слова я в некотором смысле могу отнести и к себе. Как сложилась бы моя жизнь, не будь я девочкой, которая примечательна главным образом своей редкой и опасной болезнью? Ясно, что по-другому. Может, и мне сейчас было бы трудно выбрать для себя путь.
– Ты считаешь, что после того происшествия люди стали иначе к тебе относиться?
Чарли кивает.
– Извини, если тебе неприятно об этом слышать, но возьмем, к примеру, Зои Кармайкл. На вчерашней вечеринке она впервые со мной заговорила с тех пор, как я получил травму. И то, наверное, потому, что увидела меня с тобой. Зои из тех девочек, которые никому не отдают свои игрушки, даже если уже расхотели с ними играть.
– Мне кажется, это ты точно подметил. Так, значит, ты думаешь, она тебя использовала и ее привлекали главным образом твоя известность и большие перспективы? А когда ты перестал каждую неделю бить рекорды и газеты о тебе замолчали, она тебя бросила?
– Да, пожалуй. – Вдруг выражение его лица меняется. – Погоди-ка. А откуда ты знаешь про рекорды и про газеты?
«Осторожнее надо быть! – мысленно ругаю я себя. – А то еще проболтаешься, что всю жизнь следила за парнем, как маньяк!»
– Мы, ботаники, умеем отыскивать нужную информацию, – говорю я.
Он улыбается:
– Загуглила меня, что ли?
– Mais oui
[8]. Должна же я знать, с кем связалась, верно? – отвечаю я, пожав плечами, и целую Чарли.
У его губ вкус сахара, сливок и чистого блаженства. Этот поцелуй длится дольше предыдущего. В жизни не чувствовала себя такой забалдевшей. Когда мы все-таки отстраняемся друг от друга, Чарли говорит:
– Знаешь, что мне напоминает этот наш вечер? «Шестнадцать свечей». Особенно ту сцену в конце, где Саманта и Джейк целуются над тортом.
Я киваю. Чарли даже не представляет себе, насколько метко попал в цель. «Шестнадцать свечей» Джона Хьюза – мой самый-пресамый любимый фильм. О таком поцелуе, как там, я мечтала лет с десяти. А теперь появился Чарли, и мои мечты сбываются.
– Я всегда думал, что круто было бы, если бы такое случилось в реальной жизни. И оно случилось, – говорит он и тянется ко мне.
Мы снова целуемся. Неужели я тоже помогаю сбываться его мечтам?
Все вечера этой недели начинаются и заканчиваются одинаково: я прошу папу, чтобы он разрешил мне прожить еще один день так, как живут нормальные девушки, и он неохотно соглашается. Потом я запрыгиваю в машину Чарли, и мы едем развлекаться: сегодня – боулинг, завтра – прогулка мимо витрин закрытых магазинов, послезавтра – поздний киносеанс в торговом центре соседнего городка.
Мы разговариваем, смеемся, целуемся без конца. Потом Чарли привозит меня домой и, перед тем как со мной расстаться, спрашивает, когда мы увидимся снова. Я каждый раз говорю, что освобожусь только вечером, и он принимает этот ответ, не задавая новых вопросов. Раньше я и не думала, что моя жизнь может превратиться в такую идиллию. Наверное, так себя чувствовали мои родители, когда познакомились: они были молоды, свободны и невероятно счастливы.
Все настолько идеально, что я начинаю себя обманывать: пожалуй, можно вообще не говорить Чарли о моей болезни. Но папа выводит меня из этого заблуждения. Когда я в очередной раз затягиваю свою песню: «Пожалуйста, разреши мне еще денечек пожить нормально!» – его губы складываются в прямую линию.
– Я соглашаюсь в последний раз, Кэти, – отрезает он. – Потом я встречусь с этим молодым человеком. Я должен узнать его, а он должен узнать о твоей ПК.
Эти слова для меня как удар тупым предметом по голове. Я так не хочу, чтобы сказка заканчивалась. А она закончится, если я скажу парню, в которого, похоже, всерьез влюбилась, что все обстоит не совсем так, как я позволила ему думать. Если приподнять занавес и вместо волшебника страны Оз увидеть дядьку с микрофоном и комплексом Наполеона, будет, наверное, тот же эффект: все изменится.
– Ладно, папа, – говорю я, надеясь найти выход, но зная, что выхода нет. – Завтра я рассказываю Чарли про мою ситуацию и ты с ним знакомишься. Ну а сегодня я обычная девчонка.
Папа улыбается, и я вдруг вижу, что морщинки вокруг его глаз стали глубже, заметнее. Я не хочу, чтобы мой отец преждевременно состарился. А сердце все равно просит чуда, и остановиться я уже не могу, даже если бы захотела.
В этот раз мы с Чарли идем на пляж. Там тихо и никого, кроме нас, нет. Чарли собирает сухие палочки и листья и разводит костерок в центре круга из камешков, который кто-то сложил. Мы сидим на одеяле. Я прижимаюсь к Чарли, кладу голову ему на плечо. Кажется, все у нас хорошо, все правильно: мы можем разговаривать о чем угодно или молчать, не чувствуя неловкости, наши руки соединяются, как две частички мозаики, мы никогда не раздражаем и не утомляем друг друга, хотим проводить вместе как можно больше времени.
Чарли показывает на небо. Он уже знает, что я интересуюсь созвездиями и мечтаю стать астрофизиком.
– Какая это звезда?
– Альтаир. Если не ошибаюсь, до него шестнадцать световых лет. То есть свет, который мы сейчас видим, возник, когда нам было по два года.
– С ума сойти! – смеется Чарли. – А вон та как называется?
– Сириус.
– Как радио?
Я шутливо подталкиваю его локтем:
– Входит в созвездие Большого Пса. До Сириуса девять световых лет.
Чарли замолкает. Я почти слышу, как он переключает передачи у себя в голове. Мое сердце начинает биться учащенно: вдруг он все про меня узнал? Может, Зои втихаря навела справки и сообщила ему эсэмэской, что я серьезно и опасно больна. Трудно самой сказать Чарли правду, но будет ужасно, если его просветят другие. Доверию, которое возникло между нами за несколько дней нашего знакомства, придет конец. Я собираюсь с силами и осторожно спрашиваю:
– О чем ты думаешь?
Чарли отвечает не сразу. Видимо, ему тяжело говорить об этом.
– Мне позвонил тренер из Беркли. Кто-то из пловцов переводится в другой колледж, значит освобождается место.
