— Я уверен, что ваше высочество не захочет приобрести опасного врага, — доверительно произнес Уэссекс по-французски, словно между делом бросил де Саду какую-то реплику насчет погоды.
Принц Фредерик остановился на полушаге и вздрогнул, словно от удара. Его лицо, и без того уже налившееся кровью, приобрело столь насыщенный оттенок, что Уэссекс испугался — не случится ли сейчас с его высочеством такой же приступ безудержного бешенства, какие были свойственны его отцу?
— Найдите мою дочь! — прорычал принц, стремительно разворачиваясь лицом к Уэссексу. А затем, не ожидая ответа, он размашистым шагом приблизился к потайной двери, скрытой за бархатной драпировкой дальней стены, отдернул драпировку и вышел. Послышался глухой удар — это затворилась потайная дверь, — и внезапно Уэссексу показалось, что комната стала намного меньше.
Уэссекс остался стоять на месте, глядя, как тускло-золотой бархат медленно возвращается на прежнее место. Итак, он доставил послание и кое-что разузнал. Теперь герцог мог с чистой совестью продолжить расследование, но инстинкты подсказывали Уэссексу, что в стенах Амалиенборга ему искать особо нечего.
— О, английский герцог, я бы сказал, что вы отлично справились, — негромко произнес де Сад по-французски. Этот маленький человечек вышел из-за стола, хотя принц не разрешал никому уходить… или, если уж строго придерживаться буквы протокола, вообще не разрешал сдвигаться с места.
— Вы так считаете? — самым дружеским тоном осведомился Уэссекс на том же языке. — Я думал, моему подходу не хватает тонкости… но нет. Склоняюсь перед мнением того, кто намного превосходит меня в этих сферах. Проделано неплохо.
— Отлично! И сказано на цивилизованном языке, — сказал де Сад, старательно скрывая удивление.
— Увы! В последние годы французский лишился этого звания — ведь язык должен опираться на достоинство тех, для кого он является родным, — тоном глубочайшего сожаления произнес Уэссекс. — Но, возможно, в будущем…
И он дружелюбно кивнул.
— Насмехайтесь, если вам угодно, английский герцог! Но Франция будет смеяться последней, когда мы похороним вашу Англию! Такие люди, как император, встречаются один на десять тысяч — они рождаются раз в столетие! Все его желания непременно сбудутся — а он желает, чтобы Франция была хозяйкой Европы. При нем мы перекроим карту Европы! — ликующе заявил де Сад.
— А когда он умрет, мы просто вернем все на свои места, — чуть растягивая слова, произнес Уэссекс. Красноречие де Сада его не впечатлило.
Хотя Уэссекс не был до конца уверен в причастности французов к исчезновению «Кристины», эта встреча с французским чернокнижником могла стать источником ценной информации. Де Сад, должно быть, обосновался в Амалиенборге еще до отплытия корабля… не мог ли он как-то подстроить исчезновение «Кристины»? Или он просто знал, кто его подстроил?
Но, как ни странно, де Сад, при всей его очевидной склонности к хвастовству, не клюнул на эту приманку. Он улыбнулся своей змеиной усмешкой, и драгоценные камни в перстнях влажно сверкнули — француз принялся перебирать пальцами.
— О, давайте будем откровенны друг с другом, английский герцог. Маленькая принцесса далеко не так важна, как подлинная цель ваших поисков. Мы знаем, кто вы такой. Вы — из «Белой Башни». Вы — гончие короля Генриха, и вы думаете, Франции не известно, на какую дичь он вас натравил на этот раз? Интересно, она где-то здесь? Или вы явились сюда, просто чтобы отвлечь на себя внимание, пока другие идут по следу?
Уэссекс, хотя француз воистину его потряс, не позволил себе проявить ни малейшего удивления или неудовольствия по поводу того, что де Саду известно, кто он такой. Что он — шпион.
— Дражайший мой маркиз, — непринужденно произнес Уэссекс. — Вам следовало бы знать, что больше всего на свете англичане любят охоту. Что же касается логова той дичи, которую я преследую, — возможно, вы неплохо позабавитесь, пытаясь отыскать его, месье маркиз.
— Что здесь делает де Сад? — безо всякого вступления спросил Уэссекс, едва перешагнув порог библиотеки маленького, непримечательного дома, расположенного в одном из переулков неподалеку от центра города. В резиденции сэра Гэвина не было ни величественности, ни броского внешнего вида посольства или деловой конторы, — она ничем не выделялась среди соседних домов. В отличие от Лондона, который постоянно обновлялся, словно птица Феникс, после серии пожаров, уничтожавших постройки предыдущих поколений, Копенгаген во многом до сих пор оставался средневековым городом с узкими, мрачными улочками. Августейший размах строительной лихорадки, обуявшей королевское семейство, не затронул города в целом: в большинстве районов высились все те же каменные и деревянные дома, что были возведены здесь еще три века назад.
Сэр Гэвин Макларен несколько мгновений молча изучал Уэссекса. Это был высокий, худощавый шотландец, чьи предки во время великого эксперимента Кромвеля сражались за Стюартов. Его добродушная пресвитерианская добродетельность помогла ему обосноваться среди строгой пылкости датского двора, и много лет Макларен выступал как представитель короля Генриха на самом трудном из дипломатических постов — не посла и не официального представителя, а человека, способного решить разнообразные проблемы, большие и маленькие. А исчезновение принцессы было очень большой проблемой.
— Де Сад находится здесь уже три месяца. Он сменил при дворе прошлого посла, что само по себе довольно странно, — сообщил в конце концов сэр Гэвин. — Я не в состоянии определить, что именно он здесь может делать — не считая, конечно, защиты интересов Франции. К несчастью, у меня нет возможности добраться до этой проклятой твари, — добавил сэр Гэвин, пожимая плечами.
Он указал на буфет, где в свете бледного северного солнца поблескивал ряд графинчиков.
— И он не сделал ничего такого — пока что не сделал, — что дало бы возможность объявить его персоной нон грата. Что тоже странно: ведь Фредерик — ревностный пуританин.
— Ну, если уж вы считаете его таковым, значит, он и в самом деле ревностен, — с мрачной усмешкой произнес Уэссекс. Он подошел к буфету и налил себе виски.
— Как, разве вы не слыхали, ваша милость? Даже добродетель может стать пороком, если следовать ей с чрезмерным рвением, — заверил его сэр Гэвин.
— Но почему он здесь? — не унимался Уэссекс. Герцог прислонился к буфету и расстегнул отделанный серебряным шнуром воротник мундира. — Де Сад — сластолюбец, философ-дилетант и чернокнижник. Он может быть полезен в Париже, в качестве шантажиста и сплетника, — но зачем отправлять его сюда и наносить оскорбление Дании?
Сэр Гэвин пожал плечами, не двигаясь с места. Он явно не желал расставаться с удобным креслом.
— Здесь явно нет никого из подручных де Сада. Вы же знаете, древние расы все еще сильны в глуши, а они никогда не принимали никого из пантеона Белого бога, Христа.
— И точно так же невозможно, чтобы черная ложа действовала непосредственно при датском дворе. Но зачем сюда могли послать де Сада, если не ради его специфических талантов? — принялся размышлять вслух Уэссекс.
