– О ком? – шепнула Лиза.
Гроза был готов сказать: «О тебе!» – однако услышал легкие, крадущиеся шаги. Это Павел приближался! Он не должен догадаться, не должен узнать…
Гроза опустил глаза и принял равнодушный вид.
– Что вы здесь делаете? – подозрительно спросил Павел.
– Я хотела показать Грозе одну повесть, – спокойно ответила Лиза и открыла книгу, которую держала в другой руке, заложив в нее палец. – У него же не получается непрямое внушение, ну, без взгляда в глаза. А здесь написано…
– Что за книга? – Павел нагнулся, чтобы взглянуть на обложку. – Куприн? «Олеся»? Что за ерунда! Какое отношение Куприн имел к гипнозу?! Всего-навсего писатель…
– Ты ведь не читал эту повесть, зачем же споришь? – обидчиво взглянула на него Лиза. – А в нем говорится об одной девушке, которая обладала необыкновенными способностями. Сверхъестественными! Ее в деревне даже считали из-за этого ведьмой! И вы только послушайте, что пишет Куприн!
Она начала читать:
– «Я пошел вперед, очень заинтересованный опытом, чувствуя за своей спиной напряженный взгляд Олеси. Но, пройдя около двадцати шагов, я вдруг споткнулся на совсем ровном месте и упал ничком.
– Идите, идите! – закричала Олеся. – Не оборачивайтесь! Это ничего, до свадьбы заживет… Держитесь крепче за землю, когда будете падать.
Я пошел дальше. Еще десять шагов, и я вторично растянулся во весь рост.
Олеся громко захохотала и захлопала в ладоши.
– Ну что? Довольны? – крикнула она, сверкая своими белыми зубами. – Верите теперь? Ничего, ничего!.. Полетели не вверх, а вниз.
– Как ты это сделала? – с удивлением спросил я, отряхиваясь от приставших к моей одежде веточек и сухих травинок. – Это не секрет?
– Вовсе не секрет. Я вам с удовольствием расскажу. Только боюсь, что, пожалуй, вы не поймете… Не сумею я объяснить…
Я действительно не совсем понял ее. Но, если не ошибаюсь, этот своеобразный фокус состоит в том, что она, идя за мною следом шаг за шагом, нога в ногу, и неотступно глядя на меня, в то же время старается подражать каждому, самому малейшему моему движению, так сказать, отождествляет себя со мною. Пройдя таким образом несколько шагов, она начинает мысленно воображать на некотором расстоянии впереди меня веревку, протянутую поперек дороги на аршин от земли. В ту минуту, когда я должен прикоснуться ногой к этой воображаемой веревке, Олеся вдруг делает падающее движение, и тогда, по ее словам, самый крепкий человек должен непременно упасть… Только много времени спустя я вспомнил сбивчивое объяснение Олеси, когда читал отчет доктора Шарко об опытах, произведенных им над двумя пациентками Сальпетриера, профессиональными колдуньями, страдавшими истерией. И я был очень удивлен, узнав, что французские колдуньи из простонародья прибегали в подобных случаях совершенно к той же сноровке, какую пускала в ход хорошенькая полесская ведьма».
– Понятно? – с торжеством закончила Лиза. – Никакая не ерунда, а очень толковый совет! Правда, Гроза?
Тот кивнул, вдруг сообразив, что не понял ни одного слова, прочитанного Лизой. Он просто слушал ее голос, просто смотрел на нее…
– Эй, друзья, вы где? – раздался голос Трапезникова, и он вошел в комнату.
– Папа, смотри, что я нашла у Куприна! – Лиза бросилась к нему.
– Да, толково, – кивнул Николай Александрович, быстро просмотрев страницу. – А я ведь и не знал об этой повести… «Поединок» читал, «Штабс-капитан Рыбников», «Суламифь»… Великие произведения!
– А мне «Поединок» ужасно не понравился, – сказала Лиза. – Да ладно, он тут ни при чем. Папа, давай сейчас попробуем этот способ непрямого гипноза, который в «Олесе» описан! Вдруг у Грозы получится?!
– Ну что же, попробуем, – согласился отец, – только не на улице: там мокрым-мокрехонько после дождя, – а на веранде. Между прочим, этот способ: уподобление себя объекту в любых мелочах поведения – во всех случаях очень хорошо помогает настроиться на внушение и подчинение объекта своей воле. Он видит сходство с собой и подсознательно начинает испытывать расположение к человеку, который подобен ему, а значит, не враг, значит, ему можно доверять и без сопротивления принимать исходящие от него посылы.
– А твои гости уже уехали? – безмятежно спросила Лиза.
Трапезников кивнул, и Гроза увидел, как его лицо вдруг свело судорогой глубокого страдания. Но тотчас Николай Александрович стал прежним – спокойным, внимательным…
Как ни странно, сцена из Куприна, не раз потом перечитанная, и в самом деле помогла Грозе освоить непрямое внушение! Однако даже на радостях он не мог забыть о подслушанном разговоре.
Горький, 1937 год
Василий Васильевич Васильев служил в речном пароходстве на какой-то руководящей должности. Ольга толком не знала, на какой, да это ее и не интересовало. Анастасия Степановна была учительницей в школе для взрослых: на курсах ликвидации безграмотности. Курсы эти для краткости назывались ликбезы и работали даже летом, когда во всех школах уже начинались каникулы. На занятия Анастасия Степановна уходила только вечером, а днем готовилась к ним, читала, играла на рояле, занималась небольшим садиком. Она была искусной рукодельницей и не только сама шила свои скромные, но красивые платья, но из двух своих старых мигом смастерила Жене новые распашонки, а Ольге – отличное платье и кофточку. У той ведь ничего не было, кроме юбки да полосатой футболки, в которых она сбежала от Фаины Ивановны. Ну и еще пальто; однако погода установилась теплая, про пальто можно было на время забыть.
Еще Анастасия Степановна отыскала в шкафу босоножки, которые были ей малы, и отдала Ольге: почти совсем новые босоножки! И Ольга, с облегчением отставив осточертевшие баретки, немедленно эти босоножки надела и теперь то и знай на них любовалась, потому что такой красоты она в жизни не нашивала. Подобные туфельки она видела в Москве, в витринах магазинов на Кузнецком мосту, однако товары в тех магазинах были отнюдь не по ее деньгам, ну а по талонам, то есть гораздо дешевле, разрешалось приобрести только что-то вроде ее бареток, глядя на которые невозможно было понять, предназначены они для женщин или для мальчиков.
Кроме того, Ольга получила первое месячное жалованье (ей определили 150 рублей в месяц
[48], и это при том, что она жила на всем готовом и ни за еду, ни за квартиру с нее не высчитывали!) и обновила свое заношенное, застиранное бельишко. Но сначала в универмаге на Дзержинского купила малюсенький флакончик духов «Ландыш серебристый»: в последнее время парфюмерии стали выпускать гораздо больше, и она очень подешевела. Как давно у Ольги не было никаких духов! У Анастасии Степановны на туалетном столике стояли и «Красная Москва», и «Белая сирень», и «Персидская сирень», и «Красный мак»… Когда Ольга зашла в бельевой отдел, то сразу обратила внимание на чулки: обычные нитяные, фильдекосовые да фильдеперсовые
[49] (эти были самые дорогие!). Однако таких белых, тончайших, будто газовых, с кружевными подвязками, которые давала ей Фаина Ивановна в тот достопамятный вечер, в магазине не продавали…
