– Слушай, – сделала огромные глаза Зинаида, – так Женька в самом деле не твоя дочка?!
– Не моя, – буркнула Ольга.
– А где ж ты ее взяла? – изумленно воскликнула Зинаида. – На улице нашла, что ли?
– Ее мать умерла, – уклончиво ответила Ольга – и вдруг словно холодная рука коснулась ее лба, и она поняла, что невзначай сказала сущую правду… Неведомо, откуда она узнала об этом, но знала точно: та прекрасная темноволосая женщина с родинкой на щеке, которая иногда являлась ей в снах, – это Женина мать, и она мертва.
И вдруг какое-то странное видение всплыло перед ней. Привиделся ей куст, под которым лежит сверточек в одеяльце, перевязанный розовой ленточкой: ребенок, девочка. Тут же валяется рюкзак, набитый детскими вещами и деньгами. Увидела Ольга и молодого мужчину, который стремительно глянул ей в глаза и прошел мимо, держа на руках… Но тут тьма находила на глаза, Ольга не могла вспомнить, что именно он держал. Однако ее мысленный взор скользил дальше, дальше… к женщине, лежащей на траве. Кровь лилась из ее простреленной головы и вилась по траве так же прихотливо, как ее темная коса… И снова тьма заволокла воспоминание, как тучи заволакивают невзначай выглянувшую луну.
– Да ты что, что с тобой?! – донесся до нее голос Зинаиды.
Ольга очнулась, почувствовав, что та дергает ее за руку.
– Что? – с трудом произнесла она, тряхнув головой, в которой словно бы плавали до сих пор туманные облака.
– Ишь, прямо обмерла! – испуганно воскликнула Зинаида, и, к своему изумлению, Ольга увидела сочувствие в ее глазах. – Думала, упадешь тут на улице – что я буду с тобой делать? Неужто в самом деле так переживаешь за этого человека, за хозяина твоего?
– А как не переживать? – вздохнула Ольга, превозмогая внезапно охватившую ее слабость. – Он и человек очень добрый, они с женой относятся ко мне как к родной… Она, бедняжка, совсем от горя погибает, что со мной и Женечкой будет без них – не знаю.
– А ты знаешь что? – вдруг заговорщически шепнула Зинаида. – Ты письмо напиши… Вернее, пусть хозяйка твоя напишет: так, мол, и так, больно хороший человек наш-то, понапрасну оговорили его злые люди… Напишите, да сами и отдайте в руки Юлию Моисеевичу Кагановичу. Прямо ему!
– Как это? – растерялась Ольга. – Как это к первому секретарю пробраться? На прием к нему записаться, что ли?
– На прием – пустое дело, все равно что прошение по почте отправлять, – со знанием дела заявила Зинаида, шныряя глазами по сторонам, не подслушивает ли чужое ухо очень непростой и даже, можно сказать, опасный их разговор. – Это я доподлинно знаю. Этих прошений там накопилось – хоть печки круглый год топи. Еще с тех времен, как он был председателем облисполкома! Он-то, Юлий Моисеевич, человек могучий. Брат его – небось знаешь кто?!
Все знали, что Юлий Моисеевич был старшим братом самого Лазаря Кагановича – народного комиссара путей сообщения, буквально на днях назначенного народным комиссаром тяжелой промышленности СССР. И якобы личного друга Сталина!
– Так вот, – продолжала Зинаида, – надо не прошение писать, а перехватить Кагановича, когда он из машины выходить будет. В ножки ему пасть и письмо сунуть в самые руки.
– Как это – в ножки? – тупо пробормотала Ольга. – Как барину, что ли?! И откуда ты это знаешь?! Про эти прошения, которые накопились, про то, что в ножки надо…
Зинаида таинственно усмехнулась:
– А вот знаю! Я же где служу? У Кушли, забыла, что ли? А к ней вся эта яврейская братия из обкома обшиваться бегает. В обкоме да облисполкоме русские – только уборщицы да буфетчицы, а по кабинетам все ихние сидят! Мужчины, конечно, у Абрамова костюмы заказывают – помнишь Семена Львовича? Ну и пальто у него шьют. А женщины, которые новые платья хотят, – в основном к Руфине Рувимовне в очередь записываются. И болтают, болтают… О чем только они не болтают на примерках! Небось, если бы те, кто в «розовом доме» служит, к ней ходили, так я бы все гостайны знала! И эти женщины наперебой говорят, как любит Юлий Моисеевич угождение. Ну а как же, он ведь, чай, какого-то самого что ни на есть распролетарского происхождения, отец его прасол
[68] был в Киевской губернии, тогда их-то, явреев, в калашный ряд не подпускали, не то что теперь, когда у Юлия Моисеевича вся власть! Какая-то там уборщица за сына в ногах у него валялась, ну он и смилостивился, распорядился, чтобы отпустили парня. Вот и ты… Напиши, говорю тебе, письмо да кинься в ножки.
– И где кидаться? – спросила совершенно ошарашенная Ольга.
– А подкараульте с хозяйкой своей, как он в кремлевский двор въезжать будет. Ворота у них возле Никольской башни, там охрана стоит и всякий автомобиль непременно притормаживает, даже его. Ну вы и бросьтесь чуть не под колеса… Только надо, чтобы солнечный день выдался, потому что Юлий Моисеевич любит в открытой машине ездить, когда солнышко. Непременно надо, чтобы открытая машина была, чтобы увидел он вас и мог письмо лично принять!
– Зина… – непослушными губами произнесла перепуганная, вконец замороченная Ольга, – ты это серьезно говоришь?!
Зинаида глянула на нее как на дурочку и только плечами пожала:
– Да кто ж такими вещами шутит?! Страшно тебе? Но, знаешь, под лежачий камень вода не течет, а попытка, говорят, не пытка.
– Это правда… – медленно кивнула Ольга.
– Ну так и вот! – с победительным видом воскликнула Зинаида. – И еще непременно возьмите с собой ребеночка. Женьку возьмите. Она ж такая пуся-лапа была, глаз не оторвать, а сейчас небось подросла, еще краше стала. А Юлий-то Моисеевич, говорят, детей любит. Видела в «Горьковской коммуне» снимок старшего Кагановича – с ребенком на руках? Ну прямо почти как сам Иосиф Виссарионович! Вот и ты приди с Женькой, только оденьтесь покрасивей, он любит красивых женщин… Понимаешь?
Ольга кивнула, не зная, верить ушам или нет. Откровенность Зинаиды была какая-то неестественная, невозможная – особенно теперь, когда каждый боялся лишнее слово чужому человеку сказать. Хотя… Ольга отлично помнила, что заказчицы, да и сами Кушля с Абрамовым в самом деле болтали с Фаиной Ивановной ну вот совершенно обо всем на свете! Другое дело, что Ольга тогда к этим разговорам вовсе не прислушивалась, жила, как во сне, всецело поглощенная Женечкой. А Зинаида – она другая, вострая, у нее ушки всегда на макушке. Может быть, и впрямь услышала важное… Но почему она так охотно выложила это Ольге?!
– Слушай, Зина, – нерешительно спросила Ольга, – а с чего ты вдруг так раздобрилась? Ну, ты ж меня раньше на дух не переносила, а тут вдруг помочь решила…
Зинаида добродушно усмехнулась:
– Да с чего ты взяла, что я тебя не переносила? Я просто-напросто завидовала тебе. Молодая, красивая, с ребенком… У меня-то детей не было, а хотелось… Но ведь не родишь незамужней! К тому же тошно мне было видеть, как Толик тебя обхаживал: на меня в жизни ни один мужик так не глянул. Завидовала, каюсь, а с той зависти и злобствовала порой. А теперь – чего ж тебе завидовать, коли ты в беде? В беде людям помогать надо!
