Эпилепсия височных долей сходным образом преображала жизнь других людей. По-видимому, все люди обладают психическими контурами, которые распознают определенные вещи как «священные» и предрасполагающие к духовным чувствам. Это просто особенность нашего мозга (возможно, за исключением Ричарда Докинза
[34]). Но эпилептические припадки перегружают эти контуры и делают жертв чрезвычайно религиозными людьми, как будто Бог лично коснулся их и засвидетельствовал свое существование.
Даже если жертвы не становятся религиозными, их личность изменяется предсказуемым образом. Они становятся одержимыми вопросами нравственности и часто полностью теряют чувство юмора. (Так называемые «смеховые морщины» полностью отсутствовали у Достоевского.) Они становятся навязчивыми и «прилипчивыми» в разговорах, отказываясь прекращать беседу, несмотря на явное нежелание и даже неприязнь собеседника. И по какой-то причине многие из них одержимы писательством. Они могут выдавать многие страницы виршей или афоризмов или даже переписывать песенную лирику или продуктовые этикетки. Те, кто переживает небесные откровения, начинают записывать их со скрупулезной точностью.
На основе этих симптомов, особенно обостренной нравственности и внезапного духовного пробуждения, современные врачи диагностировали определенных религиозных лидеров как эпилептиков, включая св. Павла (ослепительный свет, внезапный ступор в окрестностях Дамаска), Мохаммеда (путешествия на небеса) и Жанну д’Арк (видения, ощущение великой судьбы). Сведенборг также укладывается в эту схему. Его обращение было внезапным, он писал как метамфетаминовый наркоман (в одной его книге, Arcana Coelestia, содержится два миллиона слов), часто падал в конвульсиях и терял сознание во время видений. Иногда он даже чувствовал, как «ангелы» просовывают его язык сквозь зубы, чтобы откусить его, – распространенная опасность для эпилептиков.
В то же время существуют некоторые проблемы с причислением Сведенборга и других религиозных деятелей к эпилептикам. Как правило, припадки продолжаются несколько секунд или минут – но не часы, как проводили в трансе некоторые пророки. А поскольку спазм височных долей может парализовать гиппокамп, многие эпилептики плохо запоминают свои видения. Даже Достоевский испытывал затруднения, когда речь шла об их конкретном содержании. Кроме того, многие описания эпилептической ауры утомительны и содержат все тот же сияющий свет, хор голосов и аромат амброзии.
Поэтому, хотя за видениями Жанны д’Арк, Сведенборга и св. Павла вполне могла стоять эпилепсия, важно помнить, что они – и другие великие личности – выходили за рамки болезни. Вероятно, никто, кроме Жанны, не смог бы заступиться за Францию, и никто, кроме Сведенборга, не увидел бы ангелов, вкушающих сливочное масло. Как и любой неврологический приступ, эпилепсия височных долей не возвышает сознание пациента. Она лишь преобразует и придает иную форму тому, что уже находится внутри.
* * *
Исследования электрической активности мозга, включая припадки, не только пролили свет на происхождение религиозных чувств. Они также пролили воду на мельничное колесо извечных дебатов неврологии: существуют ли в мозге специализированные части, контролирующие различные умственные способности, или же – как и неделимую душу – мозг нельзя разделить на более мелкие части.
Сторонники неделимости одерживали верх до середины XIX века, но положение начало меняться в 1860-е годы. В 1861 году Поль Брока обнаружил, что у многих людей, утративших речевые способности, есть повреждения одной и той же части фронтальной доли. Примерно в то же время английский невролог Джон Хьюлингс Джексон обратил внимание на удивительное сходство припадков у многих эпилептиков. Это были не судороги с пеной у рта или экстатические видения, а приступы трясучки средней тяжести, которые начинались в одном месте и распространялись вверх и вниз по всему телу в неизменном порядке. Если начинал дрожать большой палец ноги, за ним всегда следовала ступня и икра, потом колено и бедро. Если локоть начинал дрожать, за ним следовало предплечье, кисть и отдельные пальцы.
Джексон пришел к выводу, что в мозге содержится карта тела с отдельными территориями и что припадок «путешествует» по этой карте из одного региона в другой. Это исследование было особенно актуальным для Джексона, так как одним из эпилептиков была его жена Элизабет, которая умерла в возрасте сорока лет от осложнений, связанных с болезнью. Смерть Элизабет опустошила его, и он стал почти отшельником.
Исследования по локализации эпилепсии получили очередной толчок в начале 1870-х годов. Сначала двое бородатых берлинцев, Густав Фритч и Эдуард Хитциг, провели ряд экспериментов на мозге анестезированных собак. Большинство этих экспериментов было проведено в спальне Хитцига, где собак привязывали ремнями к туалетному столику фрау Хитциг. Стимулируя электричеством различные точки мозга, ученые добивались того, что собаки дергали лапами и кривили морды.
Другой ученый переплюнул их в 1873 году: он заставлял кошек вытягивать лапы, словно играя с клубком, собак – скалиться, словно от ярости, а кролика – спрыгнуть со стола, сделав заднее сальто.
Эти эксперименты доказали, что электричество может возбуждать кору мозга, и помогли составить грубую карту центров движения и ощущений.
Несмотря на убедительные демонстрации, эта работа произвела впечатление не на всех в основном потому, что эксперименты проводились над низшими животными. Без сомнения, человеческий мозг имел отличия, возможно, весьма значительные. Для того чтобы подтвердить существование специализированных отделов мозга у людей, ученым требовался настоящий пациент. Такой пациент, вернее, пациентка появилась в 1874 году в Огайо. Ее история могла бы стать триумфом медицины XIX века, но вместо этого стала ярким примером научной гордыни и злоупотребления властью.
После службы в союзной армии врач Робертс Бартолоу, обладатель внушительной бороды, переехал в Цинциннати в 1864 году. Хотя он был известен своей холодностью, но привлекал множество пациентов и вскоре открыл одну из первых в стране «электрографических комнат» в Госпитале доброго самаритянина, существовавшем на пожерт-вования от благотворительности.
В комнате имелся стул для пациентов и несколько электрогенераторов. Один из них вырабатывал переменный ток и был похож на громадную швейную машинку, с металлической обмоткой, а другой вырабатывал постоянный ток и напоминал деревянный шкаф с керамическими сосудами, наполненными жидкостью. Электричество от этих устройств поступало в чашечные присоски или узкие металлические зонды, которые Бартолоу использовал для лечения полипов, геморроя, паралича, импотенции, рака и почти всех остальных заболеваний. Он даже изготовил специальные губчатые «шлепанцы», щекочущие ступни пациентов.
Эксперименты на мозге животных безмерно воодушевили Бартолоу, и некоторые историки подозревают, что, как только бедная Мэри Рафферти сняла парик в его кабинете, врач уже решил, что будет делать.
