Это материалистические аналогии, но неврология всегда допускала некоторый элемент мистицизма. Трактат Андреаса Везалия «О строении человеческого тела» пробудил так много ненависти отчасти из-за точных изображений мозга, не оставлявших туманных уголков, где могла бы приютиться душа. Следующие поколения неврологов имели еще более сильные духовные наклонности.
Со своей стороны Пенфилд попытался определить различие: он сравнивал человеческий мозг с компьютером, но настаивал, что мозг также является и программистом – нематериальной сущностью, которая управляет машиной.
Нельзя отрицать, что за последние сто лет неврологи стали более материалистичными людьми: старая пословица, что «мозг выделяет мысли так же, как печень выделяет желчь», во многом подытоживает их метафизику. Однако религиозные убеждения Пенфилда лишь углублялись с возрастом, особенно по мере того, как он находил новые отдушины для творчества. К примеру, в возрасте пятидесяти лет он приступил к работе над религиозно-воспитательным романом об Аврааме под названием «Никаких других богов». Как и Сайлас Вейр Митчелл, он обнаружил, что не может дойти до определенных истин о природе человека иным путем, кроме сюжетных историй. Впоследствии Пенфилд опубликовал второй роман о Гиппократе, который изучал эпилепсию и проблему отношений души и тела в Древней Греции.
Пенфилд даже осмелился время от времени читать лекции о том, как разум возникает из мозга, где он цитировал книгу Иова и Притчи Соломона и исподволь занимался пропагандой дуализма разума и тела. Ему это сходило с рук, так как его дуализм был основан на целой жизни хирургических наблюдений и исследований.
К примеру, хотя он мог заставлять своих пациентов дрыгать ногами или блеять во время операции, он неизменно обращал внимание на то, что пациенты всегда чувствовали принуждение к действию. Он не преуспел в стимуляции их воли к действию, и это доказывало ему, что воля находится за пределами физического мозга.
Пенфилд также настаивал, что хотя электрическая стимуляция может воссоздавать полноценные умозрительные сцены, она не в состоянии подстегнуть настоящее, высшее мышление: люди слышали звуки оркестра, но не могли сами сочинять музыку или находить решение сложных математических теорем. Пенфилд рассматривал настоящее мышление как процесс, в который мозг нельзя вовлечь механическим способом, поскольку разум, опять-таки, находится где-то вне мозга.
Какими бы захватывающими ни казались эти идеи, Пенфилд так и не претворил их в связную и последовательную философию разума, души и тела. Поэтому незадолго до того, как ему исполнилось семьдесят лет, он отошел от практических занятий нейрохирургией ради того, чтобы всецело посвятить себя этой работе.
Месяц за месяцем он колебался между оптимизмом и отчаянием относительно того, насколько глубоко ему удалось раскрыть проблему отношений тела, разума и души. Он так и не утратил веру ни в существование души, ни в то, что некоторые люди, такие как его пациенты с эпилепсией височных долей, могли непосредственно общаться с Богом. Но Пенфилд убедил лишь очень немногих коллег серьезно отнестись к его дуализму, и легкомысленное замечание, которое он сделал в молодости, должно быть, преследовало его в преклонном возрасте. «Когда ученый обращается к философии, то мы понимаем, что он переступил через край», – пошутил он.
Подобно Декарту, Сведенборгу и множеству других, Пенфилд так и не разрешил парадокс тела, души и разума, и его теория дуализма с каждым годом представляется все более зыбкой. Теперь неврологи знают об участках мозга, которые при электрической стимуляции могут вызвать желание двигаться или говорить. Кажется, что свобода воли – это лишь еще один сложный нейронный контур. (Подробнее об этом – в следующей главе.) И хотя современные ученые точно не знают, каким образом электрифицированная ткань внутри нашего черепа создает величественный человеческий разум, вывод Пенфилда – о том, что у нас есть душа, наличие которой объясняет все, чего мы не знаем о мозге, – выглядит ренегатством, предательством научного духа.
Мыслители всегда сравнивали мозг с технологическими чудесами своей эпохи.
Тем не менее в отличие от огромного большинства людей, которые разглагольствовали о мозгах и душах, Пенфилд сделал реальный и плодотворный вклад в развитие неврологии. «Нейрохирургия – ужасная профессия, – однажды написал он своей матери. – Если бы я не чувствовал, что она станет совершенно иной во время моей жизни, то возненавидел бы ее». Нейрохирургия действительно продвинулась вперед не только за время жизни Пенфилда, но и благодаря его жизни. А его инновационный и бесстрашный подход к картированию мозга обеспечил первое настоящее представление о «призраке внутри машины»: эмоциях, ощущениях и даже очевидных иллюзиях и заблуждениях, которые в конечном счете делают нас людьми.
Глава 9
Фокусы разума
Мы узнали, как эмоции и другие психические феномены помогают нам принимать решения и формировать убеждения. Но если эти процессы идут вкривь и вкось – а так часто бывает, – то мы впадаем в заблуждение.
Для того чтобы обеспечить вечный мир на земле, Вудро Вильсону сначала нужно было покорить Сенат США. После окончания Первой мировой войны Вильсон говорил, что цивилизация может исчезнуть в любую минуту. Поэтому он хотел, чтобы Конгресс ратифицировал договор о Лиге Наций, который он рассматривал как последнюю и лучшую надежду на мир. Но он столкнулся с оппозицией со стороны поборников «реальной политики» в Сенате, члены которого считали, что договор представляет угрозу для национального суверенитета. Поэтому осенью 1919 года президент Вильсон обратился непосредственно к народу Америки и отправился в двадцатидвухдневное турне протяженностью тринадцать тысяч километров, выступая с пламенными речами и пробуждая гнев простых людей, чтобы сломить своих оппонентов. Но эта поездка едва не доконала самого Вильсона.
После первой остановки в Сиэтле Вильсон со своей свитой отправился по железной дороге вдоль побережья Тихого океана, потом повернул на восток, к Скалистым горам. Уже ослабевший, Вильсон был поражен высотной болезнью в окрестностях Денвера и спотыкался из-за пронзительной головной боли, когда поднимался на сцену в Пуэбло 25 сентября. Тем не менее во второй половине дня он сел на поезд до Уичиты. Через тридцать километров ему стало плохо, и лечащий врач предложил остановить поезд и совершить прогулку по грунтовой дороге.
Во время прогулки Вильсон встретился с фермером, который вручил ему капусту и яблоки, потом перепрыгнул через забор, чтобы поговорить с раненым рядовым, сидевшим на крыльце. Он вернулся на поезд в гораздо лучшем состоянии. Но в два часа ночи он постучался в дверь спального вагона своей жены Эдит и пожаловался на очередной приступ головной боли. Хуже того, Гэри Грейсон, врач Вильсона, обратил внимание, что половина (только одна половина) лица президента начала дергаться.
Грейсон уже лечил Вильсона от разных недугов – высокого давления, периодической мигрени и кишечного расстройства (которое сам Вильсон называл «беспорядками в Центральной Америке»). Вероятно, в прошлом Вильсон также пережил два легких инфаркта в 1896 и 1906 годах. Сайлас Вейр Митчелл лично обследовал избранного президента в 1912 году и объявил, что он не доживет до конца своего первого срока. После этого Грейсон год за годом наблюдал, как здоровье президента становится все более хрупким. Он даже умолял Вильсона отказаться от турне с выступлениями в 1919 году, что привело Вильсона в ярость как нарушение субординации.
