Апраксин выглядел раздраженным и взволнованным. По лихорадочному блеску в глазах, казалось, что в эти мгновения решается его судьба. Я почти не ошибся в своем впечатлении.
— Вы правы, граф, — ответил я, — но я намерен отказать…
— Отказать? — перебил меня Апраксин. — И даже не вздумайте! Вы немедля отправитесь в путь, если, конечно, вам дорога служба! Вы отыщите это зеркало, будь оно хоть в сакле самого имама Шамиля
[7], хоть в лапах самого Шайтана!
Не дожидаясь моего ответа, граф спешно покинул меня. Через мгновения я услышал цокот копыт и скрип колес его брички. Выходит, Ламанский подозревал о моем отказе, поэтому спешно отыскал способ уговорить меня. Наверняка, у него накопилось немало добра для шантажа.
Ламанский затеял опасную игру со сверхъестественным, коллекция мистических предметов поглотила его. Разумеется, он всячески пытался отвлечь внимание Апраксина от своей персоны. Уверен, нередко Ламанскому приходилось идти на государственные преступления ради вожделенного предмета для своего собрания.
Он сказал, что мистическое зеркало обретает свою силу лишь в руках наследников… Наследников? Значит, Ламанский должен получить его по наследству… Кравцов! Неужто он согласился завещать зеркало Ламанскому? В обмен на какую-то тайну? Какую именно? Тут уж невозможно догадаться! Или Алексей Вышегородцев? Кравцов мертв — Ламанский его наследник. Значит, теперь дабы стать владельцем мистической вещи, Ламанскому надобно лишь получить у других наследников отказ от наследства… Любопытный мотив… Вздорный мотив для человека материалистических взглядов, но для субъекта, увлеченного поиском таинственных предметов, вполне весомый!
В комнату вошли Ольга и Аликс, недавно вернувшиеся с прогулки.
— Граф Апраксин встретился нам по дороге, — сказала Ольга, поправляя смятые шляпкой локоны, как очаровательно ей удается этот жест, — он несся так, будто за ним гнались черти, желающие утащить прямо в Ад!
Мне вдруг стало смешно от столь точного замечания.
— Что с тобою? — спросила супруга, видя мое замешательство. — Неужто Апраксин вынудил тебя отправиться в странствие ради Ламанского? Какая наглость!
— Увы, моя милая, — я с раздражением разорвал письмо с отказом, которое так и не успел передать с посыльным.
Александра скромно молча наблюдала за нами, будто произошедшее совсем не имело к ней никакого отношения.
— Я отправлюсь с вами! — воскликнула Ольга. — Неужто ты оставишь мне одну?
В ее огромных темных глазах было столько мольбы, что я невольно отвел взор.
— Ты скажешь, что сие путешествие опасно, — продолжала она печально, — но разве не опаснее бросить меня одну? Вдруг убийца решиться поквитаться с тобою, лишив самого дорогого…
В чарующем голосе моей милой женушки не было ни тени волнения за свою жизнь, она всего лишь разыгрывала страх остаться одной. Не зная обо всех уловках Ольги, я бы с легкостью поддался на ее хитрость.
Маленькая Аликс, пряча улыбку, спешно скользнула к себе.
— Самое безопасное для меня быть вместе с тобою! — воскликнула она, опускаясь рядом со мною в кресла.
Ее тонкие пальцы ерошили мне волосы.
В ответ я расхохотался. Моя Ольга обиженно надула губки. Мне так и не удалось понять, действительно ли она обиделась, или милая гримаска стала всего лишь продолжением спектакля.
Мы поцеловались. Я подхватил женушку на руки и увлек в нашу комнату.
Откинувшись на подушках, Ольга задумчиво произнесла:
— Мне вспомнилось, как два года назад ты согласился взять меня с собою спасти Аликс… помню, как мы пробирались через горы. Тогда, несмотря на опасность, я была счастлива, что нахожусь наедине с человеком, которого полюбила… Меня волновала только жизнь моей сестры, но я, к своему стыду, признавалась себе, что наслаждаюсь нашим опасным странствием… Если бы не переживания за судьбу Александры, это были бы самые счастливые дни в моей жизни…
Она прикрыла глаза, придаваясь приятным воспоминаниям.
— Это странствие окажется опаснее, — произнес я. — И нас будет четверо, вчетвером труднее укрыться от глаз «хищника»… Еще пятый проводник из местных, без кунака нельзя оправляться в путь.
Женушка рассмеялась.
— Ты же знаешь, какая страсть к приключениям живет в моем сердце, — ответила Ольга, целуя меня. — Ах, как мне наскучило однообразие светскости!
Вновь я не смог думать ни о чем, кроме очаровательной соблазнительницы. Никто не сумел бы отвлечь меня от моей страстной женушки, обожающей опасные приключения.
Глава 12 Юдоль скорбей
Из журнала Константина Вербина
Весьма любопытное стечение обстоятельств ожидало нас на следующий день. Прибыв к Ламанскому в назначенное время, я застал у него господина Странника.
— Разрешите представить вашего кунака
[8], - произнес Ламанский.
— Надеюсь, вы не станете возражать против моего сопровождения? — поинтересовался Странник.
В его голосе прозвучало некоторое беспокойство относительно моего согласия.
— Если вы готовы поручиться за свои безупречные знания местности и знакомстве с жителями окрестных аулов, у меня нет причины отвергать вашу помощь, — ответил я.
— Господин Странник лично знаком с князем, супруге которого посчастливилось заполучить мое зеркало, — заверил меня Ламанский, — полагаю, сие знакомство окажется для вас весьма полезным…
Разумеется, подобное стечение обстоятельств выглядело весьма благоприятным. Знакомому легче договориться о любой продаже. Ламанский догадывался, что я вполне одобрю его выбор.
За окном прогремел гром, солнечную погоду неожиданно сменил ливень, столь свойственная перемена для горной местности. В гостиную вошли Северин и Вышегородцев, промокшие до нитки.
Глаза корнета радостно блестели, я уловил в его взоре нескрываемое торжество. Не сумев скрыть довольной улыбки, он вытирал с лица капли дождя с гордостью ребенка, совершившего первую прогулку верхом на пони. Неужто Северин настолько жаждет нашего опасного странствия? Разве возможно?
За ним следовал князь Вышегородцев, с опущенной головою. Корнет сумел уговорить его поменять решение? Каким образом?
— Князь, неужто вы решились? — рассмеялся Странник.
Вышегородцев не счел нужным отвечать на насмешку недостойного и надменно отвернулся, тряхнув напомаженными кудрями. Возможно, барышни сочли бы его особенно красивым в эти мгновения. Меня подобные отточенные жесты и скривленные губы на манер античных статуй вызывают чувство тихого раздражения.
