— Граф частенько встречал эту колдунью и разговаривал с нею… Она говорила, что может беседовать с его умершей женою! Ведьма!
Глаза Лизаньки гневно сверкнули. Признаюсь, не ожидал, что столь юное беззащитное создание таит в себе столько злобы.
— Выходит, ворожея сдружилась с графом? — попытался я унять пыл юной барышни.
Лизанька нехотя кивнула.
— Не могу тогда понять, зачем призраку ведуньи проклинать графа и его семейство? — продолжал я, понимая, что девушка многое скрывает.
В чем причина подобной уверенности? Почему столько ненависти к несчастной убитой? Теперь Лизанька уже не казалась ангельским созданием, я представил, как она нажимает курок пистолета или подсыпает яд…
— Она злобная, — произнесла барышня, удивляясь, что не понимаю столь простой истины.
Никак не могу сдерживать чувство досады, когда подозреваемые смотрят на меня как на глупца.
— Позвольте, мадемуазель, — возразил я твердо, — на свете умирает множество злобных людей, но весьма трудно отыскать среди них тех, кто мстит после смерти своим врагам!
Суровый голос напугал собеседницу, и она разрыдалась.
— Вы знали о встречах ведуньи и графа? — поинтересовался я, не намереваясь унимать слезы собеседницы.
Возможно, я слишком жестокий сыщик, которому наплевать на людские чувства. Не умею проявлять жалость в моменты, когда меня пытаются обвести вокруг пальца.
— Да, не стану лгать, что знала о каждой их встрече, — кивнула девица, утирая слезы, — но я пыталась отговорить графа, а он лишь отмахивался от всех моих стараний…
Неужто виною всему простая ревность? Но откуда столь странные мысли о проклятии?
— Вы полагаете, ведунья прокляла графа? — повторил я вопрос.
— Разумеется! — воскликнула Лизанька. — Ведь граф убил эту ведьму….
Услышанное поразило меня, я ожидал услышать от барышни любую новость, но не настолько необычную.
— Позвольте узнать, чем вызвано ваше мнение? — стоило с большим трудом сохранить хладнокровие.
— Умоляю, сохраните мои слова в тайне! — воскликнула барышня, заламывая руки.
— Мадемуазель, не в моих интересах предавать огласке ваши слова, — ответил я спокойно, готовясь услышать самый невероятный рассказ.
Однако собеседница весьма обманула мои ожидания.
— В этот день граф ездил встречаться с ней, — дрожащим голоском произнесла Лизанька, — он вернулся поздно, а его лицо выражало горе и ужас, еще сильнее, чем в день смерти жены… Я бросилась к нему, но граф, отстранив меня, отправился к себе в комнату, бормоча: «неужто я способен на злодейство?»… На следующий день разнеслась весть о смерти ведьмы…
Барышня смолкла вопросительно глядя на меня.
— Прошу вас, не осуждайте графа, он мертв, к чему напрасная огласка! — прошептала она, закрывая лицо руками.
Слишком много слез. Да, мне прекрасно понятны чувства людей, потерявших близких, но иногда выражения эмоций чрезмерны и, возможно, не искренни.
— Вновь уверяю вас, сказанное останется в тайне, — повторил я, не сумев скрыть усталость в голосе.
Выходит, мысль о том, что граф убил ворожею, пришла на ум испуганной девице. Разумеется, она не стала свидетелем сцены убийства, а я было подумал… Тьфу, глупец! Но что могли бы значить слова Белосельского о злодействе? Возможно, Лизанька не ошиблась в догадках…
— Спешу заметить, мадемуазель, что ваши предположения могут отказаться поспешными, — заметил я, — пока не стоит обвинять графа в преступлении…
Потухшие глаза Лизаньки засияли.
— Вы полагаете, что граф невиновен? — оживилась она, одарив меня робкой улыбкой. — Неужто, напрасно заподозрила его в преступлении?
— Увы, подозрения вполне объяснимы, — спешно добавил я дабы предотвратить возможно новый поток рыданий. — Но пока рано делать окончательные выводы…
— Благодарю, что подарили мне надежду в невиновности графа! — воскликнула барышня.
Она явно испытала ко мне искреннее расположение, если это не было искусством лицедея.
— Позвольте узнать, почему вы столь уверены в проклятии? — поинтересовался я.
Вдруг кто-то запугал барышню.
— Мне пришло несколько анонимных писем, — ответила девушка, вновь помрачнев от грустных мыслей, — автор письма говорил о призраке ведьмы, которая будет преследовать весь наш род…
— Любопытно, разрешите взглянуть на письма? — попросил я.
Лизанька вновь оживилась, встретив понимание. Барышня явно опасалась моего недоверия, что я приму ее слова за истерию. Она выпорхнула из комнаты, дабы поскорее принести мне доказательства своих слов. Вскорости юная особа вернулась, на милом личике читалось недоумение и страх.
— Письма пропали! — воскликнула она. — Я положила их в шкатулку… Кто-то выкрал письма! Неужто она?
Стоило огромных трудов сдержать желание поинтересоваться, не полает ли Лизанька, что убитая ведунья превратилась в сороку
[22], которая и унесла письма.
— Не стоит винить призрак в краже, — произнес я твердо, — разрешите осмотреть вашу комнату?
Барышня не возражала, наоборот, выразила неприкрытую радость.
— Когда вы перебирали письма? — спросил я.
— Вчера утром, — уверенно ответила Лизанька.
— А где вы провели вчерашний день?
— На пикнике, мне, право, не хотелось идти, но родственники проявили настойчивость. Они опасаются за мое душевное здоровье.
Девица вздохнула.
На мою удачу, горничная еще не сделала уборку. Пока я осматривал комнату, светская барышня бормотала простонародный заговор против ведьм:
— Красная девица по бору ходила, болесть говорила, травы собирала, корни вырывала, месяц скарала, солнце съела. Чур ее колдунью! Чур ее ведунью
[23]!
Как и предполагалось, на подоконнике остался знакомый илистый след. При некоторой сноровке легко влезть в окно невысокой двухэтажной деревянной усадьбы.
— Ваш вор не призрак, — заметил я, указав на илистый порошок, — и, возможно, посыльный анонима…
* * *
Господин Конов устало взирал на меня, ожидая череду бесполезных на его взгляд вопросов. Он валялся на диване в сапогах, даже не соизволив сесть для беседы. Собеседник был не брит, взъерошен и выглядел будто пару недель не мылся. В подобном облике заполучить взаимность юной барышни не представиться никакой возможности.
