Ее стратегия сработала: она выпустилась из известного гуманитарного колледжа. Однако к двадцати годам иммунная система Синди начала давать сбои.
– Меня валил с ног любой грипп и любая простуда, – говорит она. – Одна инфекция перерастала в другую. Почти год я практически не вылезала из болезней. У меня появились хронические проблемы с мочевым пузырем, что привело к сильному страху перед мочеиспусканием. Было похоже, что моя иммунная система устала бороться, и подтверждением этому стала острая мышечная боль. Однажды, мне тогда было едва за двадцать, у меня ужасно заболела шея, я просто не могла поднять голову с подушки. Я чувствовала себя старухой, как будто мне не двадцать, а сто пятьдесят.
Синди усердно трудилась над своей карьерой и очень придирчиво искала человека, которого смогла бы полюбить и который любил бы ее. Главным для нее было, чтобы он отличался от ее отца.
– Человек, способный слушать, видящий в людях только хорошее, – вот такой мне был нужен.
С будущим мужем Синди познакомилась, когда ей было двадцать четыре года.
– Я увидела открывающееся для меня окно в прекрасный мир; в Джеке я видела стабильность, которой так страстно жаждала всю жизнь.
Но прошлое не отпускало.
– Рядом с мужем я начала осознавать свою собственную эмоциональную неустойчивость. Иногда по ночам у меня случались панические атаки, и бедному моему мужу приходилось часами успокаивать меня. В определенный момент я поняла, насколько мы разные. Я сказала ему: «Послушай, я не могу превращать тебя в жилетку, мне надо дорасти до тебя, чтобы быть полноценным партнером. Я не хочу быть обломком собственного прошлого. Если все так и будет продолжаться, то рано или поздно тебе надоест быть слушателем и утешителем». К счастью, этого не произошло.
Синди волновалась, какой матерью она будет, и даже подумывала о том, что не может позволить себе родить детей.
– Я испытывала сильнейший страх перед отсутствием родительских навыков и боялась передать дальше боль своего детства. Я знала, что детей надо растить не в таких условиях, в каких росли мы. Но у меня не было опыта. Перед глазами был совсем другой пример. Мужу я сказала: «Я не буду рожать детей, пока не пойму, что могу дать ребенку все, чего он заслуживает».
Первый сын в их семье родился, когда Синди было тридцать с небольшим.
– Мы оба сократили рабочие часы, мы были одной командой, и я не могу сказать, что мне было сложно справляться.
Сын Синди рос счастливым малышом, что придало ей уверенности родить второго ребенка в возрасте тридцати пяти лет. Но второй ребенок дался не так легко.
– Она была из тех младенцев, которых невозможно успокоить. Иногда визжала во всю мощь своих легких, и я ничего не могла сделать. Мне казалось, что как мать я потерпела фиаско. Поскольку я понятия не имела, что такое быть хорошим родителем, я не знала, что это нормально – иногда отпустить вожжи, – говорит Синди. – Я превратилась в кружащегося дервиша, пытаясь быть идеальным, любящим, всегда внимательным родителем, не заботясь надлежащим образом о собственном благополучии. В те редкие часы, даже минуты, когда дочка дремала, я неслась поиграть со своим сыном.
Когда дочь стала старше и спокойнее, жить стало проще. Так было, пока не наступила предменопауза. К Синди вернулись болезни. Депрессия, с которой она боролась в молодом возрасте, снова дала о себе знать, так же как и панические атаки. Ее поглотила усталость, она все хуже справлялась со своими эмоциями. Синди переменила работу, и новая работа ее очень вдохновляла, но она заметила, что стала забывать факты, и ей становилось стыдно.
Небесспорная истина «страх, поглощающий детей, никуда не исчезает» для Синди стала реальностью.
– После долгих лет более или менее успешного управления своей жизнью я просыпалась ночью от того, что меня колотит дрожь. Я обвиняла себя в том, что не в состоянии собраться и улучшить свою жизнь. Если у кого-то было трудное детство, то годы спустя все эти события видятся размытыми. Но для меня они не были размытыми. Сочетание предменопаузы и стресса на работе вновь разворошили мои детские травмы. Эмоциональные проблемы, с которыми я давно прекратила бороться, снова вернулись.
Обнадеживает, что Синди поняла: если она не хочет, чтобы ее собственное детство отразилось на ее детях, она должна заново выстроить себя.
Тревожный родитель
Грейс тоже переживает, что впечатления ее детства не лучшим образом отражаются на воспитании детей.
У Грейс пятилетние девочки-близнецы, а у нее самой внезапно развился рассеянный склероз в возрасте сорока одного года.
Грейс говорит, что очень трудно быть уравновешенным родителем, все время обращаясь мыслями к собственному детству. Ее младшая сестра страдала лейкемией, и Грейс была ее донором костного мозга. Пересадка не помогла, и сестра умерла, когда Грейс было двенадцать лет.
– Я тогда каждый день тревожилась: что дальше? Мои родители сегодня вечером будут дома или останутся в больнице? Моя сестра будет жива завтра? Если бы у нас в семье все было хорошо, моя нервная система была бы совсем другой. Мои родители не могли думать ни о чем, кроме моей сестры, и я это прекрасно понимаю. Ничего не могу сказать, у нас были отличные родители, но они не могли быть полноценными родителями для меня, ведь им приходилось все отдавать моей сестре – все, в чем она нуждалась и чего она заслуживала.
– Когда я была беременна, – продолжает Грейс, – у меня была одна мысль: только бы мои близнецы родились здоровыми. Я также боялась, что не переживу роды. Мои беременные подруги такого стресса не испытывали, они искали ползунки с крутыми логотипами – это все, что их занимало.
– Я всегда прокручивала в голове самый плохой сценарий, – признается Грейс. – Это у меня с детства. Однажды я гуляла с дочками на нашей площадке. Одна из моих девочек подбежала ко мне и сказала: «Мамочка, вон тот мальчик обозвал меня плохим словом». Она рыдала. И тут стало плохо мне, меня затрясло. У меня тряслись руки, дрожали пальцы. Я даже говорить не могла. Дочка казалась такой потерянной… Потом я схватила обеих дочерей за руки и наорала на мать того мальчика: «Вам надо бы что-то сделать со своим сыном – он хулиган!» Я потащила плачущих дочерей в сторону дома. Мое сознание просто бурлило, когда я проигрывала вновь эту сцену. Я была настолько во власти своих эмоций, что даже не посчитала нужным утешить малышек. Я волокла их за собой, не в силах справиться со своими чувствами. А ведь я должна была совсем по-другому реагировать…
– Я не хочу быть таким родителем, – говорит Грейс. – Я не хочу быть матерью, поглощенной собственными тревогами, матерью, которая не может спокойно, убедительно и уверенно решить, что же для них лучше всего. Как можно утешать детей, когда у тебя дрожат руки?
Грейс признается, что ее мечта – научить девочек взвешенно и спокойно принимать жизненные решения:
– Я хочу быть такой мамой, которая, даже если случится пожар, сможет вывести детей из дома, а потом будет сидеть с ними в обнимку на бордюре, пока пожарные сбивают пламя, и говорить: «Все будет хорошо, все будет замечательно». Но как это сделать, я не знаю. Ведь я являюсь крайней противоположностью такой вот спокойной матери.
