Мне захотелось не то смеяться, не то плакать. Слышать собственные подозрения из уст кого-то другого оказалось слишком больно. Пока они жили лишь в моей голове, это было одно; но уста Рэйчел, казалось, придали им больший вес, превращая призрачные догадки в безнадёжную истину.
В этот миг мои внутренние весы, переполнившись, рассыпались в прах.
— Я подозреваю в нём оборотня. С первого дня нашего знакомства.
Слова прозвучали на удивление тихо и отстранённо. Будто сорвались вовсе не с моих губ. Будто их произнёс кто-то другой.
Даже забавно, насколько легко оказалось выговорить их сейчас.
— Оборотня?
В голосе Рэйчел не прозвучало ни удивления, ни недоверия. И, наверное, именно поэтому — потому что передо мной был человек, действительно способный выслушать, понять и, возможно, принять, — я внезапно заговорила. О растерзанных кроликах и царапинах на моей двери, о поездках к Белой вуали и разговоре в лабиринте, об исповеди, подслушанной мной у портрета его мёртвой жены. Слова выплёскивались и выплёскивались из меня — всё, что я так долго копила и носила в себе, всё, что сводило меня с ума последние недели; и, когда я замолчала, в комнате ещё долго царила тишина.
Мы обе сидели неподвижно. Не встречаясь взглядами. Слишком страшно мне было бы увидеть в глазах Рэйчел осуждение и осознать: я потеряла ещё одного из тех немногих людей, с которыми была действительно близка.
Однако, когда тишину нарушил её шёпот, в нём было что угодно, кроме осуждения.
— Бекки, Бекки…
В следующий миг меня заключили в крепкие порывистые объятия, и я ощутила, как с моей души не просто сваливается камень — куда-то исчезает тяжёлая надгробная плита.
— Бедная, бедная моя Бекки! — вздох, вырвавшийся у Рэйчел, явно исходил из самой глубины души. — Ну и в переплёт же ты угодила! Теперь я понимаю… оборотень он или нет, он совсем задурил тебе голову. Понять бы ещё, какой ему в этом интерес. — Отстранившись, но продолжая держать меня за плечи, подруга пристально заглянула мне в глаза. — Если, конечно, ты рассказала мне всё.
Я прекрасно поняла, на что она намекает, но это вызвало у меня одну только усталость.
— Даже если б моё окончательное и бесповоротное падение уже свершилось, я и так пала достаточно низко, чтобы мне не было смысла скрывать всю его глубину. — Я ощутила, как мои губы кривит усмешка, и заподозрила, что в этот миг выражение моего лица весьма напоминает совсем другое лицо. — Хотя можешь думать, что хочешь.
— Бекки, не говори ерунды! Я просто пытаюсь разобраться, чего он хочет от тебя, а в таком случае всё выглядело бы куда логичнее. — Рэйчел махнула рукой с таким раздражением, что я невольно улыбнулась, несмотря на всю плачевность ситуации. — Значит, ты всё же его любишь.
Я не ответила.
Отвечать не было нужды.
— Глупенькая, наивная Бекки… Спасибо ему хотя бы за то, что он не воспользовался твоей наивностью и глупостью. — Рэйчел горячо сжала пальцами мои предплечья. — Почему ты не рассказала мне сразу? Боги, почему ничего не писала, не спрашивала совета? Если ты думала, что за твою неопытность, за безумие влюблённости я приравняю тебя к тем женщинам, которых презираю… это, знаешь ли, больно.
Мне стало совестно за все мысли, что я допускала в её адрес. Это не отменяло её снобизма, но Рэйчел оставалась и останется моим другом несмотря ни на что. Настоящим верным другом, который всегда выслушает, поможет и не осудит.
— Прости, Рэйчел. Мне не следовало ни умалчивать это от тебя, ни поддаваться моему безумию. Но теперь ты знаешь, и это главное. — Я зажмурилась. — Я не могу так больше. Я должна убедиться в том, что это неправда — или правда, всё равно. Должна знать, монстр он или нет. Только тогда я смогу спокойно думать о том, что делать дальше. Сейчас я не в силах размышлять трезво.
— А если монстр? Хочешь сказать, у тебя хватит душевных сил в один миг разлюбить и отречься от него? Или, ещё лучше, открыть его тайну страже? — я не видела лица Рэйчел, но слышала горечь в её голосе. — Я знаю тебя, Бекки. Даже если он оборотень, ты никогда и никому об этом не расскажешь. Ты не обречёшь его на смерть. Более того, ни это известие, ни помолвка, ни протесты твоих родителей не смогут остановить тебя от побега с ним, если ты действительно этого захочешь.
Я помолчала. Эхо её слов резонировало во мне, вновь перекликаясь с моими собственными мыслями… помогая мне наконец в полной мере понять себя — и признать абсолютную правоту этих самых слов.
Никто из нас не произнёс этого вслух, но я уже знала: когда мы поднимемся с постели, мы выскользнем из комнаты, чтобы тайком отправиться в Хэйл. Сперва — к дому Элизабет. Если выяснится, что мы опоздали и её спальня уже пуста, — на кладбище.
Однако прежде мне оставалось прояснить ещё один момент.
— Le coeur a toujours ses raisons.
[28] Если тот, кого ты любишь, поражён смертельным и смертельно опасным недугом, будет ли это правильным и благородным с твоей стороны — отречься от него? Правильно и благородно — быть рядом несмотря ни на что. Удерживать его руку, когда болезнь вынуждает его совершить нечто непоправимое и страшное. Оборотень он или нет, Гэбриэл Форбиден не причинит мне вреда. И если я решусь выбрать его, я буду счастлива. — Медленно разомкнув ресницы, я спокойно взглянула в глаза подруги, на чёрном дне которых плескалась боль. — Рэйчел, поклянись мне. Поклянись: если мы благополучно переживём эту ночь, что бы ни случилось, ты не будешь вмешиваться. Ты никому не скажешь о том, что узнала. И, что бы я ни выбрала, не попытаешься меня остановить.
Она прерывисто, измученно вздохнула.
— Нет, — твёрдо произнесла Рэйчел. — Я не позволю тебе погубить себя. Пусть ты проклянёшь меня за это, но…
— Это моя жизнь, Рэйчел. Это мой выбор. Куда бы этот выбор меня ни привёл, это мой путь. Только я решаю, куда повернуть на нём. Ты не имеешь права делать выбор за меня. И если ты не желаешь мне будущего, в котором я буду вечно ненавидеть не только тебя, но и себя, — поклянись.
Резким движением опустив руки, она сердито мотнула головой.
— Я люблю рискованные приключения, сама знаешь, но это…
— Ты клянёшься или нет?
Я не отводила взгляда от её глаз — и на краю зрения всё равно заметила, как ладони Рэйчел судорожно сплетаются в замок, вонзая ногти в нежную кожу между костяшками пальцев.
— Клянусь, — гневно выпалила она. — Пусть это не отменяет того, что ты обезумела. Как, впрочем, и я. — И, с каким-то отчаянным весельем тряхнув витой медью локонов, наконец поднялась с постели. — Надеюсь, в вашем доме можно без особых проблем раздобыть серебряные ножи?
Две самые безрассудные и глупые девчонки страны, прокомментировал внутренний голос, пока мы шли к двери; голос, в котором я снова узнала ироничную интонацию Гэбриэла Форбидена.
