А для чего Кант вообще задумал проект третьей критики? Вспомним, что Кант выделяет два царства – царство природы и царство свободы. И у нас есть три способности души – познание, желание, чувственность. Очевидно, что познание соотносится с природой, желание соотносится со свободой. А чувственность?
Человек – это единственное существо, которое, будучи укорененным (как и все существа) в царстве природы, может быть причастно к царству свободы. К природе мы относимся познавательно (материал первой критики). Вторая критика описывала долженствование свободных существ (то есть людей между собой). А мы помним, что категорический императив требует относиться к человеку не только как к средству, но и как к цели. Возможно ли относиться так к природе? Возможно ли говорить о природе свободно? И если да, то как это делать? Вот интенции Канта, вот идея проекта третьей критики: человек как мост между царством природы и царством свободы.
Часть первая
Критика эстетической способности суждения
Из раздела первого. «Аналитика эстетической способности суждения»
Книга первая. Аналитика прекрасного
Первый момент суждения вкуса по качеству
§ 1
Суждение вкуса есть эстетическое суждение
Чтобы определить, прекрасно ли нечто или нет, мы соотносим представление не с объектом для познания посредством рассудка, а с субъектом и испытываемым им чувством удовольствия или неудовольствия посредством воображения (быть может, связанного с рассудком). Следовательно, суждение вкуса не есть познавательное суждение, тем самым оно не логическое, а эстетическое суждение, под которым понимают то суждение, определяющее основание которого может быть только субъективным. Однако всякое отношение представлении, даже отношение ощущений может быть объективным (и тогда оно означает реальное в эмпирическом представлении); таковым не может быть только отношение к чувству удовольствия или неудовольствия, посредством которого в объекте ничего не обозначается, но в котором субъект сам чувствует, как он аффинирован представлением.
Охватить своей познавательной способностью правильно и целесообразно построенное здание (будь то в отчетливом или смутном представлении) нечто совсем другое, чем осознать это представление с ощущением благорасположения. Здесь представление полностью соотносится с субъектом, а именно с его жизненным чувством, которое называется чувством удовольствия или неудовольствия и обосновывает совершенно особую способность различения и суждения, ничего не прибавляющую к познанию и лишь сопоставляющую данное представление в субъекте со способностью представлений в целом; душа ее осознает, чувствуя свое состояние. Данные в суждении представления могут быть эмпирическими (тем самым эстетическими), вынесенное же посредством них суждение есть логическое, если только эти представления соотнесены в суждении с объектом. Напротив, даже если данные представления рациональны, но в суждении соотнесены только с субъектом (с его чувством), то такое суждение – всегда суждение эстетическое.
Здесь Кант предлагает отличать эстетические и познавательные суждения. Можно подумать, что оба вида суждения относятся к объекту, о котором суждение выносится. Например, стол синий (познавательное) и стол прекрасный (эстетическое). Но здесь нас путает язык. Когда мы говорим, что стол прекрасен, мы подразумеваем, что испытываем чувство прекрасного. Нет ничего такого в столе, что заставляет меня считать его прекрасным, но есть что-то такое в моей душе, что она чувствует прекрасное, глядя на стол. Из этого можно сделать вывод, что эстетические суждения выносятся не об объекте, но об отношении субъекта к объекту.
§ 2
Благорасположение, которое определяет суждение вкуса, лишено всякого интереса
Интересом называется благорасположение, которое мы испытываем от представления о существовании какого-либо предмета. Поэтому интерес всегда одновременно имеет отношение к способности желания, либо как ее определяющее основание, либо, во всяком случае, как необходимо связанный с ее определяющим основанием. Однако когда вопрос заключается в том, прекрасно ли нечто, мы не хотим знать, имеет ли – может ли иметь – значение для нас или кого-нибудь другого существование вещи; мы хотим только знать, как мы судим о ней, просто рассматривая ее (созерцая ее или рефлектируя о ней). Если кто-нибудь спросит меня, нахожу ли я дворец, который находится передо мной, прекрасным, то я могу, конечно, сказать, что не люблю вещи, созданные только для того, чтобы на них глазели; могу ответить, как ирокезский сахем, которому в Париже больше всего понравились харчевни; могу сверх того высказать вполне в духе Руссо свое порицание тщеславию аристократов, не жалеющих пота народа для создания вещей, без которых легко можно обойтись; могу, наконец, с легкостью убедить себя в том, что, находясь на необитаемом острове без всякой надежды вернуться когда-либо к людям и обладая способностью только силою желания, как бы волшебством, воздвигнуть такое великолепное здание, я не приложил бы для этого даже такого усилия, будь у меня достаточно удобная хижина. Все это можно допустить и одобрить; только не об этом здесь речь. Ведь знать хотят лишь следующее: сопутствует ли моему представлению о предмете благорасположение, сколь бы я ни был равнодушен к существованию предмета этого представления. Легко заметить – возможность сказать, что предмет прекрасен, и доказать, что у меня есть вкус, связана не с тем, в чем я завишу от этого предмета, а с тем, что я делаю из этого представления в себе самом. Каждый согласится, что суждение о красоте, к которому примешивается малейший интерес, пристрастно и не есть чистое суждение вкуса. Для того чтобы выступать судьей в вопросах вкуса, надо быть совершенно незаинтересованным в существовании вещи, о которой идет речь, и испытывать к этому полное безразличие.
Итак, интерес состоит из благорасположения и представления о предмете; если есть только благорасположение, но нет представления о предмете – это желание. Мы можем желать того, чего не знаем (скажем, я желаю мира во всем мире). Но если бы ко мне пришел менеджер по организации мира во всем мире, объяснил, как именно достигается мир во всем мире, что это такое в деталях и как можно добиться этого – у меня появился бы интерес. То есть интерес конкретнее желания.
Пояснить это положение, которое имеет чрезвычайно важное значение, можно наилучшим образом, противопоставив чистому, незаинтересованному благорасположению в суждении вкуса благорасположение, связанное с интересом, особенно если мы одновременно можем быть уверены, что нет других видов интереса, помимо тех, которые мы здесь назовем.
Кант выделяет 3 вида удовольствия – приятное, хорошее и прекрасное. Интерес – это лакмусовая бумажка, которая показывает, какой вид удовольствия мы испытываем. Чем отличается прекрасное, приятное и хорошее – это тема следующих параграфов.
§ 3
Благорасположение к приятному связано с интересом
Приятно то, что нравится чувствам в ощущении. Здесь сразу же представляется удобный случай подвергнуть критике весьма распространенное смешение двойного значения, которое может иметь слово ощущение, и обратить внимание на это. Всякое благорасположение (как говорят или думают) уже само есть ощущение (удовольствия). Следовательно, все, что нравится именно потому, что оно нравится, приятно (и в зависимости от степени или отношений к другим приятным ощущениям прелестно, мило, восхитительно, отрадно и т. д.). Однако если согласиться с этим, то впечатления чувств, которые определяют склонность, основоположения разума, которые определяют волю, или чисто рефлективные формы созерцания, которые определяют способность суждения, совершенно одинаковы по своему действию на чувство удовольствия. Это удовольствие было бы вызвано тем, что приятно в ощущении своего состояния, а так как в конечном итоге всякое использование наших способностей должно быть направлено на практическое и соединяться в нем как в своей цели, то оценка нашими способностями вещей и их значения должна была бы зависеть лишь от удовольствия, которое эти вещи обещают. Способ, посредством которого это достигается, по существу, значения не имеет, а так как различие может состоять лишь в выборе средств, то люди могли бы обвинять друг друга в глупости и неразумии, но не в низости и злобе; ведь все они, каждый в зависимости от того, как он видит вещи, стремятся к одной цели, которая для всех заключается в удовольствии.
