Мое личное ЧЭ тоже равно 8
[130]. Из этого, конечно, не следует, что как ученый я сравним по статусу со Шредингером, в два раза лучше Гейзенберга и в четыре — самого Эйнштейна. Я имею мало чисто научных публикаций и не обольщаюсь относительно их реальной ценности, а показатели типа ЧЭ просто демонстрируют мою связь (через других соавторов) с некоторыми великими учеными. Такая демонстрация почти ничего не означает, поскольку в научном мире (как и в мире кино) сеть связей оказывается исключительно густой, так что масса людей имеет очень близкие показатели, а цепочка до «великих имен» оказывается почти всегда очень короткой.
Расхожая истина: мир тесен. Каждому наверняка приходилось удивляться, когда случайный собеседник на вечеринке оказывается родственником школьного друга, жена знаменитого пианиста — сестрой соседки по подъезду, а незнакомый человек, как выясняется, когда-то хорошо знал вашу мать. Именно такие родственные и дружеские связи, пронизывающие социальную структуру, постоянно напоминают нам о малости и ограниченности окружающего нас мира.
Проблема высокой плотности разнообразных связей в любом обществе уже давно мучила социологов, но их заключения по этому вопросу носили большей частью случайный или даже анекдотический характер. Лишь в последние годы некоторые физики всерьез занялись проблемой связей, диктующих групповое поведение «малых миров», и начали изучать особенности этого характерного явления. Исследования быстро увели ученых от простых задач социальной динамики к гораздо более серьезным и важным проблемам, связанным с разнообразием соединений нейронов в мозгу человека, независимостью некоторых метаболических реакций в живом организме и с управлением энергосетями. Другими словами, во всех этих системах выявились некоторые универсальные закономерности, связанные с определенным типом сетей и цепочек. Изучая довольно простые модели таких сетей, мы неожиданно открываем связи и аналогии между весьма далекими системами и процессами.
Кстати, после анализа таких сетевых систем мы сможем выяснить нечто неожиданное относительно Кевина Бэкона, с рассказа о котором и началась эта глава.
ШЕСТЬ СТЕПЕНЕЙ
Трудность физико-математического описания сетей и отношений, образуемых друзьями, знакомыми и коллегами, связана не столько с их сложностью и непредсказуемостью, сколько с непостоянством и своеобразной зыбкостью. Английский читатель поймет меня, если вспомнит традицию посылать рождественские поздравительные открытки, что постоянно вызывает мучительные размышления при составлении списка адресатов. Достаточно ли близко я знаю Эмми, чтобы послать ей открытку? А вот Роджера я знаю куда лучше, но мы с ним уже несколько лет не встречались.
В случае с Числами Бэкона ситуация выглядит очень определенной, так как, приписывая кому-либо число, вы просто проверяете, кто и когда с кем снимался, хотя, разумеется, тут также моіут возникать технические проблемы и споры (некоторые кинолюбители, например, считают неверным включение в список телевизионных фильмов и постановок). Ответы на вопросы о дружбе и приятельстве тоже часто неоднозначны, спорны и не обладают, как говорят математики, взаимной однозначностью: я считаю Гарри близким другом, а он меня — просто знакомым. Более того, разбираясь в структурах таких сетей общественных связей, социологи неоднократно убеждались в том, что большинство людей очень плохо представляют и описывают свои отношения с окружением. Человеку трудно очертить круг дружеского общения, перечислить всех знакомых и т.д., не говоря уже о том, что эти сети постоянно меняются со временем, а дружеские связи непрерывно распадаются и формируются.
В 1970-х годах социолог Марк Грановеттер из университета Джона Хопкинса в Балтиморе указал на необходимость какой-то диверсифицированной оценки «силы» дружеских связей между людьми. Сильные дружеские связи довольно легко поддаются учету, но именно они, как оказалось, играют незначительную роль в создании общей структуры изучаемой сети. Легкость учета связана с тем, что обычно из друзей формируется устойчивый и прочный союз или группа (узкий круг), который социологи называют кластером, пользуясь распространенным физическим термином. По идее Грановеттера, основная проблема заключается в том, что важнейшую роль играют слабые, «приятельские» связи между кластерами, образующие глобальную сеть, как показано на рис. 15.1. Для оценки таких взаимодействий он предложил замысловатый термин «сила слабых связей», но именно эти слабые связи труднее всего поддаются учету и идентификации.
Социологи начали проявлять интерес к сети общественных связей еще в 1950-х годах, когда политолог Итель де Сола Пул и математик Манфред Кохен из Массачусетского технологического института (МТИ) попытались описать процесс формирования политических сил в обществе. Поставленные ими вопросы вовсе не были простыми, хотя и выглядели на первый взгляд наивными: каким образом отдельные личности могут добиться политической власти? Не управляют ли страной просто ближайшие друзья и советники президента, нашептывающие ему политические решения? А какова при этом роль, например, друзей самих этих друзей и советников президента? Кто обладает реальной властью? На каком «этаже» или уровне влияния формируется реальная политика страны?
Пул и Кохен попытались сформулировать общую теорию социальных сетей, предполагая, что многие люди связаны между собой гораздо сильнее, чем они сами думают. Они написали статью на эту тему, но даже не решились опубликовать ее (она была опубликована лишь в 1978 году), хотя работа распространялась неофициально и получила широкую известность. Одним из тех, кто ознакомился с этой работой, был психолог Стэнли Мильграм из Гарвардского университета, которому удалось на ее основе создать одну из самых известных и элегантных теорий общественных сетей. Мильграм провел собственный эксперимент для оценки эффективности общественных сетей, для чего разослал 196 почтовых пакетов разным людям в городе Омаха (штат Небраска) с просьбой переслать эти посылки заданному лицу, в качестве которого указывался биржевой маклер, проживающий в городке Шарон вблизи Бостона. Для пояснения условий эксперимента укажем, что Омаха была выбрана по соображениям максимальной удаленности от Бостона, а также то, что в сопроводительном письме не был указан точный адрес, а только приблизительное местожительство, профессия и имя адресата. Исходных получателей пакетов (Мильграм выбрал их случайным образом из адресной книги) просили каким-либо образом передать или переслать посылку своим друзьям, знакомым или коллегам, способным, в свою очередь, передать или переслать эту посылку конечному адресату. При каждой пересылке просьба повторялась, так что пакеты начинали случайное путешествие по сетям личных знакомств.
Некоторые люди, получив пакет, просто пересылали его своим знакомым брокерам, надеясь, что те быстрее и разумнее сумеют организовать доставку, однако большая часть, не предпринимая никаких систематических действий по установлению точного адреса, стала действительно высылать пакеты своим друзьям и знакомым, которые географически, социально или профессионально казались им удобными «пересылочными» пунктами. Каждый из невольных участников такой «дружеской» почтовой службы сообщал сведения о себе, что позволило позднее проследить все маршруты следования. Подытоживая результаты эксперимента, Мильграм писал: «Один мой очень умный друг предположил, что пакеты будут пересылаться около сотни раз, прежде чем попадут из Небраски в Шарон. Он здорово ошибся».1 Оказалось, что практически все пакеты дошли до адресата в среднем через пять «рук», т.е. шесть пересылок.
