Как объяснить, почему это важно, см. в главе 7
Почему нас беспокоит безопасность при транспортировке радиоактивных отходов? Как это ни забавно, мы достигли таких высот в обеспечении безопасности транспорта, что риск в представлении общественности гораздо выше, чем он есть на самом деле. Сюжеты из новостей, где бетонные контейнеры бросают с пятого этажа и они, ударившись о землю, отскакивают неповрежденными, почему-то не убеждают публику. Это следствие парадокса общественной безопасности, который можно охарактеризовать как «дыма без огня не бывает». Повысьте стандарты, улучшите безопасность, проделайте еще исследования, глубже изучите проблему – и в процессе всего этого вы добьетесь большей надежности, но заодно дополнительно напугаете общественность. В конце концов, разве ученые работали бы так напряженно, если бы не было никакой опасности? Предложения запустить отходы на Солнце или похоронить в зоне погружения тектонических плит в океане также создают у людей впечатление, что проблема действительно неразрешима, и это только еще более усиливает страхи в обществе.
Агонизм в высшем образовании: как выжить в спорах
Дебора Таннен
Дебора Таннен – профессор лингвистики из Джорджтаунского университета, много пишет о влиянии языка на человеческие взаимоотношения. Она автор таких книг, как «Ты просто не понимаешь: разговор между мужчинами и женщинами» (You just Don’t Understand: Women and Men in Conversation, 1990), «Культура спора» (The Argument Culture, 1998), «Ты ЭТО носишь?: Взаимопонимание матерей и дочерей в диалоге» (You’re Wearing THAT?: Understanding Mothers and Daughters in Conversation, 2006) и «Ты всегда будешь маминой любимицей! Общение сестер длиною в жизнь» (You Were Always Mom’s Favorite!: Sisters in Conversation Throughout Their Lives, 2009). Эта статья была впервые опубликована в марте 2000 года в The Chronicle of Higher Education.
Книжный клуб профессоров, в котором я состою, недавно обсуждал мемуары одного академика. Я шла на встречу клуба полная ожиданий, надеясь исследовать озарения, которые посетили меня при прочтении книги, и вдохновиться теми, которые возникли у моих товарищей по клубу. В начале встречи одна участница объявила, что не прочитала книгу; четверо, включая меня, сказали, что прочитали и им понравилось; а еще одна заявила, что ей книга не понравилась, потому что ей вообще не нравятся академические мемуары. Она энергично раскритиковала книгу. «Книга написана двумя голосами, – сказала она, – и между ними не получается общения».
Двое членов клуба быстро присоединились к ее критике, и их точка зрения превратилась в хор. Она казалась более продуманной, они видели недостатки, которые проглядели остальные, так что мы в результате стали выглядеть наивно. Наша доверчивая троица безуспешно пыталась подтолкнуть остальных участников к разговору о том, что показалось интересным или важным в книге, но наши идеи выглядели скучно в сравнении с тем, что предлагала партия критиков.
Я покидала встречу разочарованной, потому что не узнала ничего нового ни о книге, ни о ее авторе. Все, с чем мне удалось познакомиться, – это проницательность критиков. Особенно поразило меня то, что одним из самых красноречивых и убедительных критиков была женщина, которая не читала книгу. Но это нисколько ее не обескураживало, так как все критики обсуждали в основном недостатки жанра, а не огрехи конкретной книги.
Подробнее о том, как начать текст со случая из жизни, чтобы проиллюстрировать взгляды, которые вы оспариваете, читайте в главе 1
Оборот, который приняла дискуссия, напомнил мне о предмете моей последней книги, «Культура спора». Явление, которое я наблюдала на встрече книжного клуба, служит примером того, то лингвист-культуролог Вальтер Онг назвал «агонизмом». В своем труде «Борьба за жизнь» он определил агонизм как «запрограммированность на состязание» или «церемониальную битву». Агонизм не означает несогласие, конфликт или жаркие дебаты. Он означает ритуальное противостояние – не спор, возникающий естественным образом при несогласии сторон, а, например, дискуссию, в которой оппонентам присваиваются определенные противоположные позиции, и одна сторона обязательно побеждает.
В «Культуре спора» я рассматривала роль и влияние агонизма в трех сферах публичной деятельности: журналистике, политике и законодательстве. Но впервые я обнаружила этот феномен и начала задумываться о нем именно в академическом мире. Я до сих пор убеждена, что агонизм эндемичен именно для этой культуры – и тем хуже для нее.
То, как мы учим наших студентов, ведем занятия и исследования и обмениваемся идеями на встречах и в печати, зависит от нашего идеологического убеждения в том, что интеллектуальные изыскания – это метафорическая битва. Отсюда вытекает следующее убеждение: демонстрировать интеллектуальное мастерство лучше всего путем критики, выискивания ошибок и нападения на оппонентов.
Многие аспекты нашей академической жизни можно описать как агонистические. Например, при создании научных статей большинство из нас следуют общепринятой схеме, которая требует поставить нашу работу в оппозицию к чьей-то еще, неверность которой мы должны доказать. Эта схема подталкивает – почти заставляет – нас упрощать или даже искаженно интерпретировать чужую позицию, цитировать самые слабые примеры, чтобы в целом разумная работа казалась менее обоснованной, и игнорировать факты, которые подтверждают чужие взгляды, приводя только те, что работают на нас.
То, как мы учим наших студентов, также часто отражает эту метафору вечной битвы. Мы даем им задание прочитать ту или иную научную работу, а потом предлагаем, образно говоря, порвать ее в клочки. До какой-то степени это полезно, но часто означает, что они не обучаются выполнять более сложную работу – интегрировать идеи или рассматривать исторический и научный контекст работы. Более того, это порождает у студентов самонадеянность и узколобость – качества, плохо соотносящиеся с фундаментальными целями образования.
Наблюдая за тем, как студенты включаются в жаркие дебаты в аудитории, мы начинаем чувствовать, что образование все-таки имеет место. Но в своей статье 1993 года, опубликованной в журнале The History Teacher, Патрисия Розоф, которая преподает в старшей школе при Колледже Хантера в Нью-Йорке, советует нам более пристально присмотреться к тому, что происходит на самом деле. Если мы сделаем это, говорит она, то, возможно, обнаружим, что лишь несколько учеников действительно участвуют в споре; еще несколько могут проявлять внимание к происходящему, но многих оно вообще не трогает. Более того, студенты, участвующие в споре, часто упрощают идеи, которые выдвигают или обсуждают. Ради победы они могут игнорировать сложность и тонкости аргументов. Они отказываются принимать точку зрения оппонентов, даже если видят, что она верна, потому что такая уступка ослабит их позицию. Никто не пытается проводить синтез различных взглядов, потому что это выглядит как нерешительность или слабость.
Если в группе разворачивается настоящая дискуссия, а не просто спор, – с такими видами интеллектуальной деятельности, как исследование идей, распознавание тонкостей, сравнение и противопоставление различных интерпретаций работы, – в нее вступает большее число студентов, и у большего числа вырабатывается более глубокое и более точное понимание материала. И, что самое главное, студенты учатся уважению и открытости в научном общении и исследовании идей.
