С другой стороны, с середины 80-х годов XX столетия можно наблюдать возросшее внимание к процессам образования обществ в малых пространствах – в пределах района, квартала, социального круга и т. д. Здесь исследовательский интерес направлен именно на пространственное измерение социальных особенностей (Berking /Neckel 1990; Blasius/Dangschat 1994; Dangschat 1999; Matthiesen 1998). Внимание уделяется формам и стилям жизни, кварталам мигрантов и кварталам бедноты, короче говоря – специфическим местам специфических социальных групп в городе. Но при этом “город” как исследовательская проблема незаметно теряется в скоплении районов и кварталов. В то же время теоретические стратегии конструирования “города” как предмета исследования, основанные на логике родовидовой иерархии, открыто заявляют о своем принципиальном отказе заниматься урбанистикой просто как социальной теорией. Похоже, что одни ожидают слишком малого, тогда как другие хотят слишком многого. В обоих случаях пропадает “город” и с его исчезновением оказываются заблокированы важные горизонты знания. Изучать социологию города без города – значит не только не видеть разницы между городами, не видеть собственных логик и локальных контекстов “этого” города в отличие от “того”, – это значит не видеть и самого “города” как объекта знания (ср. Berking/Löw 2005). Такая типология – бесспорно грубая – приводит к соображению, принимающему форму подозрения: а не может ли быть так, что в последние десятилетия мы имели дело с урбанистикой без города? Какая дисциплина – за исключением истории – была действительно озабочена анализом индивидуального облика “этого” города в отличие от “того”?
Эта столь же неожиданная, сколь и неприятная констатация, что “город” не является предметом изучения социологии, что в самом понятийном ядре урбанистики зияет пустота и что теоретики не проявляют к этому практически никакого интереса, послужила мотивом для попытки набросать концепцию понятия “город”. Если учесть, что социология сама является детищем большого города, то можно быть уверенным, что в унаследованном от нее багаже знания найдутся важные подсказки и точки опоры для “социологии города”. Нет никакого сомнения в том, что в эпоху, когда закладывались основы социологической науки, большой город воспринимался как нечто революционно новое, и в таком качестве он становился темой для рефлексии. Вспомним сконструированную Максом Вебером на основе понятия “рынок” типологию “город производителей”/“город потребителей”, которую он создал для описания западного города; вспомним работы Георга Зиммеля, прославляемые сегодня как манифест социологии города; вспомним также наблюдение Роберта Парка, что “поскольку у большого города есть совершенно своя жизнь, существуют границы осуществимости произвольных изменений 1) в его физической структуре и 2) в его моральном порядке” (Park 1967: 4, ориг. 1925). Город – феномен, который сам делает себя очевидным, “состояние ума, набор обычаев и традиций, а также организованных установок и чувств, которые заложены в эти обычаи и передаются посредством этих традиций” (Park 1967: 1), – в глазах своих наблюдателей и критиков являет собой, вне всякого сомнения, совершенно самостоятельную форму образования общества. При этом исторически сложившееся положение дел представляется абсолютно парадоксальным: как объект знания большой город отжил свое в тот момент, когда он сделался главным пространством опыта. Именно большой город репрезентирует “современное общество”, а наука о современном обществе так и не включила город в набор своих основных понятий. Именно большой город поставляет эмпирический материал для построения теорий общества, а сам он при этом так и не получил теоретического осмысления
[3]. И именно о большом городе сегодня с раздражающей, отвергающей реальность уверенностью заявляют, будто он “уже не может рассматриваться как определяющий фактор модерности” (Stichweh 2000: 203). На этом фоне вопрос о городе как объекте социологического знания представляется нетривиальным. Какие общие утверждения можно сделать относительно “города” и, если удастся, свести в некое содержательное концептуальное понятие? Мы ищем такую теорию города, которая могла бы утвердить за собой самостоятельную позицию перед лицом логики родовидовой иерархии и сращения, а также сулила бы некоторую аналитическую “прибыль”. На самом деле появляется все больше и эмпирических свидетельств, и теоретических возражений (сформулированных прежде всего в контексте социологического дискурса о глобализации) против концептуального понятия “общество” (cp. Giddens 1990; Beck 1997; Albrow 2002; Urry 2000), которое сегодня уже едва ли годится для анализа города. Вообразим шутки ради смену перспективы: что было бы, если бы не регистр “общество” представлял собой вышестоящую референтную инстанцию для города, а наоборот – если бы всякое общество было бы “городом”, “городским обществом”, т. е. если бы городу оказывали то теоретическое внимание, которого он и в прошлом, и в настоящем заслуживает?
Набросок для конституирования “города” как объекта социологического знания будет основан на теории пространства: речь идет об анализе того, что Эдвард Соджа назвал “пространственной спецификой урбанизма” (Soja 2000: 8). Здесь у нас тоже есть исторический запас знания, на который можно опереться. Первую и имевшую для социологии города огромное значение попытку концептуально описать “урбанизм” как специфическую пространственную форму образования общества предпринял Луис Вирт в 1938 г., используя такие критерии, как “размер”, “плотность” и “гетерогенность”. Правда, познавательный интерес Вирта был направлен на “урбанизм как характерную форму жизни”, типичными признаками которой он назвал: 1) специфическую “физически-реальную структуру”, 2) специфическую “систему социальной организации”, 3) “определенный набор установок и идей” (Wirth 1974: 58).
Если преимущественным местом существования этой “формы жизни” является большой город, то сама собой напрашивается и кажется многообещающей попытка свести сильную концепцию “урбанизма как формы жизни” к концепции “большого города как пространственной формы”. Ведь размер и плотность суть прежде всего пространственные маркеры, точнее говоря – пространственные принципы организации, которые в своем взаимодействии с гетерогенностью порождают некую систему пропорций. И только определенная (и определимая?) пропорция всех трех этих параметров “создает” большой город, причем всегда и везде. При таком прочтении “город” представляет собой не только контекст, фон, поле, среду, но и прежде всего “форму”, пространственную форму, или, точнее, весьма специфический пространственный структурный принцип.
