Александра, которая все чаще погружалась в размышления о Боге, казалось, нашла особое утешение в уроках Закона Божьего, которые она давала детям. 23 апреля девушки, как и всегда, устроили настоящее празднование ее именин, когда все «арестованные», как говорил Николай, приготовили для нее какие‑то самодельные подарки
[1264]. Ольга специально сочинила стихотворение:
К страданиям чужим Ты горестью полна,
И скорбь ничья Тебя не проходила мимо.
К себе лишь Ты одной всегда неумолима.
Всегда безжалостна и вечно холодна.
Но если б видеть Ты любящею душою
Могла со стороны хоть раз свою печаль –
О, как самой себя Тебе бы стало жаль.
И как бы плакала Ты грустно над собою
[1265].
30 апреля Анастасия с радостью рассказывала Кате в письме, в которое были вложены несколько открыток для Виктора и других офицеров, что теперь, когда земля наконец оттаяла, «мы все вместе начали копать наш собственный огород… Погода сегодня замечательная, очень тепло, поэтому мы долго работали». Сестры сделали перестановку в своих комнатах наверху, чтобы приспособиться к изменившимся обстоятельствам: «Мы все сейчас сидим вместе и пишем в той же красной комнате, где мы все сейчас живем, поскольку нам не хочется переезжать из нашей спальни». Они прицепили качели на гимнастические кольца в дверном проеме, и «мы так здорово качаемся, что винты, наверное, долго не продержатся»
[1266].
Пришел май, но погода все еще была холодная. В день, когда Николаю исполнилось сорок девять лет, пошел снег и подул холодный ветер. У Алексея снова болели руки, он опять лежал в постели, а у верной Елизаветы Нарышкиной был бронхит из‑за ужасного холода в неотапливаемом дворце. Как всегда внимательный, Николай пришел навестить ее, а Александра прислала букет анемонов, собранных в саду. Но 12 мая Елизавету должны были отправить на лечение в Екатерининский дворцовый госпиталь. Когда она попрощалась с Николаем, «у нас обоих было предчувствие, что мы больше никогда не увидимся. Мы много раз обнялись, и он непрестанно целовал мне руки»
[1267].
Работа в саду оставалась единственным выходом для накопившейся энергии, и весь май они усердно пропалывали морковь, редис, лук и салат, поливали их и с гордостью наблюдали, как посаженная ими аккуратными рядами капуста — на 500 кустов — начала прорастать. Когда Николай, по‑прежнему одетый в солдатскую гимнастерку, закончил все огородные работы, он начал активно и целенаправленно вырубать сухие деревья и распиливать их на зиму. Уже было достаточно тепло, чтобы катать Алексея в гребной лодке на пруду возле Детского острова или ездить на велосипедах с дочерьми. У них было несколько собак — Джой у Алексея, Ортипо у Татьяны и Джимми у Анастасии и еще два котенка от той кошки из Ставки, которую Алексей подарил Ольге
[1268].
Казалось, Николаю очень нравилось заниматься физическим трудом, работая до седьмого пота. «Отличная работа в огороде, — записал он 6 мая, — мы начали копать клумбы. После чая, вечерни, ужина и вечернего чтения — {я бываю} с моей милой семьей гораздо больше, чем в обычные годы»
[1269]. «Трудно без новостей от дорогой Мама, — признался он, — но ко всему остальному я равнодушен»
[1270].
Когда расцвела майская сирень, «аромат в саду был чудесный, когда сидишь у окна», — заметил Николай, девочки тоже наслаждались им
[1271]. Анастасия радостно и оживленно рассказывала в письме Кате 20 мая, как им нравилось работать в саду.
«Мы уже многое посадили, пока в общей сложности шестьдесят клумб, но мы собираемся посадить еще. Поскольку нам сейчас нельзя так много работать, мы часто просто лежим и греемся на солнце. Мы сделали много фотографий и даже сами проявили пленки».
Но ей пришлось с горечью сообщить Кате, которая со своей семьей уже уехала из Царского Села на юг, что их госпитали вскоре закроют «и всем придется уехать, к моему великому сожалению».
«Мы часто думаем обо всех вас. Сейчас, когда я пишу это письмо, мои сестры сидят рядом со мной в комнате и пьют чай, а Мария сидит на подоконнике и пишет письма. Все они много разговаривают, и писать письмо трудно. Они передают вам тысячу поцелуев. Ты все еще катаешься на роликах? Хорошо ли вы устроились с матерью на новом месте? Я посылаю тебе веточку сирени из нашего сада, пусть она напомнит тебе о северной весне… Катя, милая, я должна заканчивать… Огромные приветы всем от нас! Да пребудет с вами Господь. Целую тебя так крепко, как я люблю тебя. Твоя A.»
[1272]
Мысли всех сестер все чаще обращались к тому, о чем они так тосковали. «Сегодня довольно тихо, и я расслышала звук колоколов Екатерининского дворца, — рассказала Ольга подруге Зинаиде Толстой. — Как жаль, что мне нельзя хоть иногда сходить к «Знамению»
[1273]. Анастасия чувствовала то же самое: «Мы часто слышим звон колоколов старого собора, и нам так грустно, — писала она Кате 4 июля, — но вспоминать хорошие времена всегда приятно, не так ли?» Она все время спрашивала о Викторе и других офицерах, как они все поживают
[1274]. «В это время в прошлом году мы были в Могилеве, — вспоминала она с грустью 12‑го. — Там было так хорошо, а также и в последний раз, когда мы были там в ноябре! Мы постоянно думаем и говорим обо всех вас».
По ее словам, было и кое‑что забавное или интересное, о чем ей бы хотелось рассказать Кате, но она не могла написать об этом в своих письмах: «Ты, конечно, понимаешь, правда?» К этому времени, как вспоминал граф Бенкендорф, даже сговорчивый Коровиченко начал жаловаться на «огромную переписку молодых великих княжон, которая отнимает у него много времени и не позволяет ему передавать нам нашу корреспонденцию так быстро, как он мог бы»
[1275].
