Маргаретта Игар стала одной из первых, кто предоставил сведения о частном мире императорской семьи. Ее совершенно неожиданно «отпустили» с занимаемой ею должности 29 сентября 1904 года, вскоре после рождения Алексея. Ни сама Маргаретта в своих вышедших позже мемуарах и статьях, ни царская семья, кроме краткой записи в дневнике Николая, где упомянут ее отъезд, это никак не комментировали. Но не исключено, что прямолинейный характер Маргаретты стал неприемлем для Николая и Александры так же, как нрав миссис Инман до нее. Маргаретта была убеждена в том, что имеет полное право как воспитатель требовать от детей соблюдения правил и дисциплины. Как‑то в разговоре с царицей на эту тему Маргаретта неосторожно заявила: «Ваше Величество, Вы сами наняли меня для воспитания маленьких принцесс». Александра была вынуждена напомнить забывшей приличия Маргаретте, что та разговаривает с российской императрицей
[324]. Игар всегда была очень категорична в суждениях и при этом довольно словоохотлива. Возможно, императорская чета пришла к выводу, что Маргаретта может представлять собой опасность в то время, когда они были в высшей степени озабочены сохранением в секрете состояния Алексея.
Тем не менее, Александре было очень трудно принять это решение, поскольку Маргаретта Игар выполняла свои обязанности с большим умением и преданностью, и все девочки обожали ее. Однако вопреки традициям русской аристократии, которая передоверяла ежедневные заботы о своих детях свите слуг, отныне императрица решила взять на себя ответственность за воспитание девочек и не нанимать больше английских нянь. У Александры, конечно, находились в услужении несколько русских женщин в качестве нянь для ежедневного ухода за девочками. Две из них были самыми верными и работали в семье уже давно — это Мария Вишнякова, заботам которой в дальнейшем будет препоручен Алексей, и Александра (Шура) Теглева.
Что же касается образования девочек, то Александра уже начала сама учить их английскому и французскому языкам и основам правописания, а обучение девочек рукоделию началось еще с того времени, как только они смогли держать в руках иголку. Александра определила свою гофлектриссу Трину Шнейдер учить двух старших девочек другим общеобразовательным предметам. Трина также стала выполнять обязанности сопровождения детей во время прогулок и поездок, как когда‑то Маргаретта Игар. Между тем начались поиски мужчины‑преподавателя других школьных дисциплин
[325].
Одним из первых, принятых на эту должность, был Петр Васильевич Петров, учитель и бывший офицер, который раньше был старшим инспектором военных училищ. В 1903 году он начал преподавать Ольге и Татьяне русский язык и литературу. Хоть Петрову оставалось уже немного времени до пенсии, он с энтузиазмом и преданностью отнесся к обучению своих подопечных, и они ответили на его теплоту и доброжелательность искренней любовью. Дети обращались к нему по имени, составленному из его инициалов, — ПВП
[326]. Но временами с девочками бывало непросто, они иногда вдруг становились совсем непослушными, выходили из‑под контроля. «Бывало, играя с ним, они кричали, смеялись, толкали и трясли его немилосердно», — вспоминала баронесса Буксгевден. Ольга и Татьяна могли вести себя во время учебы тише воды ниже травы, но как только их учитель выходил из классной комнаты, часто тут же начиналась «страшная беготня». Ольга могла запрыгнуть на диван или помчаться по аккуратно выставленным в ряд у стены стульям, а двое младших тут же выскакивали из детской, чтобы присоединиться к общей кутерьме. Но когда в классную комнату заходил следующий учитель, он видел детей, уже спокойно сидящих на своих местах.
Среди новых лиц, появившихся в классных комнатах, несомненно, одним из самых значительных стал двадцатишестилетний учитель Пьер Жильяр, швейцарец по происхождению, со щегольски торчащими жесткими уголками воротничка‑стойки, подкрученными усами и узенькой бородкой. Он начал преподавать французский Ольге и Татьяне в Петергофе в сентябре 1905 года, фактически еще работая в то время у Станы, герцогини Лейхтенбергской, и ее мужа. Жильяр приезжал на занятия из их находящейся неподалеку дачи в Сергиевке несколько раз в неделю, всякий раз проходя по пути череду бесконечных проверок безопасности. На первых занятиях его весьма нервировало присутствие самой императрицы, но она осталась им довольна, и впоследствии в качестве неофициальной сопровождающей на уроках бывала только какая‑нибудь фрейлина.
По первому впечатлению Жильяра о его подопечных, Ольга была «бойкая и решительная, как сорвавшаяся с привязи лошадка, и очень умная», а Татьяна — по сравнению с ней — «спокойная и довольно ленивая»
[327]. Ему импонировала их откровенность, как и то, что они не пытались «скрывать свои недостатки». А еще больше ему нравилась простота царской семьи, что стало для него приятным контрастом по сравнению с изматывающей и опустошающей жизнью в семье Лейхтенбергов, со всей ее напряженностью и интригами (эта супружеская пара переживала мучительный период скандального развода)
[328].
* * *
После летнего пребывания в Петергофе осенью жизнь в Царском Селе вновь потекла по привычному распорядку. Николай по утрам часто был уже на ногах задолго до того, как вставала его жена, которая из‑за нездоровья порой поднималась не раньше девяти. Дети тем временем завтракали наверху в детской. На завтрак у них обычно была простая пища, столь любимая в английских семействах, — овсяная каша, хлеб с маслом, молоко и мед. Иногда Николай ел вместе с ними, прежде чем отправиться к себе в кабинет на совещания с министрами. Когда девочкам исполнялось 8–10 лет, они считались уже достаточно взрослыми и воспитанными, чтобы присоединиться к своим родителям за столом для взрослых на первом этаже. Обеды часто проходили вместе с гостями или членами ближайшего окружения, пища тоже всегда была простой. Затем дети отправлялись обратно в свои классные комнаты, а Александра обычно проводила вторую половину дня за рукоделием, рисованием или писала письма до чая, который обычно подавали около пяти в лиловом будуаре царицы. В это время она предпочитала, чтобы Ники, по возможности, оставался с ней. Дети обычно появлялись там, только если их приглашали. По таким случаям они надевали свои лучшие платья. Вообще они могли прийти к ней в любое время, если на то была какая‑нибудь особая причина.
