20 октября Николай смог наконец написать своей матери «с сердцем, преисполненным благодарности Господу за Его милость, за то, что Он даровал нам выздоровление Алексея»
[682]. В бюллетене, выпущенном министром императорского двора графом Фредериксом 21 октября, российской общественности далось долгожданное подробное описание «брюшного кровотечения и отеков», которые случились у царевича, его повышенной температуры и «последующего истощения и тяжелой анемии», что потребовало «значительного времени на полное восстановление». Также потребовалось время, чтобы царевич смог наступать на левую ногу, которая перестала разгибаться из‑за «сократившейся мышцы бедра». Бюллетень был подписан докторами Раухфусом, Федоровым, Острогорским и Боткиным, и в нем не было упоминания о гемофилии. Для русского народа причина болезни наследника по‑прежнему оставалась покрытой тайной. Тем не менее зарубежная пресса была полна домыслов о царевиче. «Вероятно, нет больше такого другого ребенка в мире, чья болезнь имела бы большее политическое значение, чем болезнь восьмилетнего царевича, — писала «Дейли ньюс». — В случае его смерти в стране может начаться переворот, который сметет династию Романовых с трона»
[683].
«Но что же на самом деле не так с царевичем?» — задавались все вопросом. Туберкулез костей, опухоль, абсцесс, заболевание почек, падение с пони — все эти причины упоминались прессой, в американских газетах даже ходила абсурдная версия, согласно которой «как‑то, когда охрана не уследила за царевичем», в Спале
[684] на Алексея совершил покушение «нигилист» и нанес ему удар ножом
[685]. Корреспондент лондонской «Дейли телеграф» в Санкт‑Петербурге сообщал, что подлинная суть нездоровья царевича «по неясным причинам, о которых говорили неохотно, содержится в тайне, причем не только от широкой общественности, но и от высших государственных сановников, которым остается строить предположения и догадки». «Непостижимое молчание придворных бюллетеней» вызывало значительное беспокойство среди российской общественности и создавало, по мнению газеты «Таймс», «простор для любителей сенсаций»
[686]. 4 ноября (22 октября CC) в этой газете была опубликована статья под заголовком «Причина болезни царевича», в которой корреспондент в Санкт‑Петербурге писал: «В медицинских кругах болезнь наследника связывают с врожденной патологией крови, которая затрудняет свертываемость крови в случае разрыва малейшего сосуда»
[687]. Для любого человека с медицинским образованием это было, по сути, завуалированным диагнозом гемофилии. Именно лондонская пресса первой сообщила эту новость. 9 ноября (27 октября СС) в британском медицинском журнале «Хоспител» было опубликовано сообщение о том, что царевич болен гемофилией, и это же сообщение на следующий день появилось в «Нью‑Йорк таймс» под заголовком: «У царского наследника болезнь кровотечений». В статье говорилось, что эта болезнь «давно свойственна европейским королевским домам и по‑прежнему продолжает проявляться»
[688].
* * *
Когда Алексей был наконец готов к переезду, развернулись самые тщательные приготовления для его возвращения домой в Россию. Грунтовую дорогу от охотничьего домика в Спале до железнодорожной станции тщательно выровняли, так чтобы «не было никакой тряски». Императорский поезд должен был следовать со скоростью не более 15 миль в час (24 км/ч), чтобы не было необходимости внезапно применять торможение
[689]. Только 24 ноября (CС) Алексей смог принять свою первую ванну «более чем за два месяца», как сообщала Александра в письме к Онор. В дневное время его «катали по верхнему этажу в моем кресле‑каталке» и лишь через некоторое время стали спускать вниз в ее лиловый будуар
[690]. В течение года Алексей хромал, ему неукоснительно проводили бесконечные процедуры: «электричество, массаж, грязевые компрессы, ванну с применением синего света и электрофорезом руки и ноги». Александра надеялась, что к Рождеству он сможет снова наступать на эту ногу
[691]. Из Санкт‑Петербурга приехал профессор Роман Вреден, хирург‑ортопед, применявший в своей практике передовые методы терапии. Он подготовил для Алексея коррекционный железный зажим‑суппорт для ноги. Царевичу было в нем чрезвычайно неудобно, он пожаловался на это матери. Но Вреден был неумолим: Алексею придется вытерпеть дискомфорт, если он хочет стать будущим императором. Он высказался достаточно откровенно, и это задело императорскую чету за живое, поскольку уже пошла молва, что у русского народа наследник престола будет калекой. Александре не понравилась такая неприятная правда, поэтому Николай поблагодарил уважаемого профессора, назначил его почетным придворным врачом, и больше они к его услугам никогда не обращались
[692].
По мере того как поправлялся Алексей, шла на поправку и его мать. Александра не появлялась на публике до 1 декабря, поскольку была «настолько измотана» за последние три месяца. Но она находила утешение в сочувствии сына. «Милый ангел хочет взять на себя мою боль, — написала она, — говорит, я могу забрать себе твою боль, она гораздо меньше»
[693]. Но было ясно, что этот недавний кризис тяжело сказался на ней. «Вот уже семь лет, — писала она Бойду Карпентеру, — я страдаю от болей в сердце и живу как инвалид большую часть этого времени»
[694].
Ее ненаглядный мальчик, однако, практически умирал, а теперь вот поправляется, что, по словам доктора Федорова, которого это по‑прежнему изумляло, было «абсолютно необъяснимо с медицинской точки зрения»
[695]. Но выживание цесаревича досталось дорого — ценой полного эмоционального подчинения его матери Григорию Распутину как единственному человеку во всем Божьем мире, который мог сохранить жизнь ее сына. Когда Григорий вернулся в Санкт‑Петербург той зимой, он заверил императрицу, что ее сын всегда будет вне опасности — пока жив он, Григорий.
