15 марта 1914 года наследный принц Румынии Фердинанд, его жена Мария и их сын Кароль прибыли в Санкт‑Петербург. Их устроили в западном крыле Александровского дворца. В тот же день великая княгиня Ольга Николаевна официально завершила свой десятилетний курс обучения. Она сдавала выпускные экзамены по истории Православной церкви, русскому языку (диктант, сочинение и ответы по истории русских слов), общей и русской истории, географии и трем иностранным языкам: английскому, французскому и немецкому, включая диктант и сочинение на каждом из них. Всем этим предметам ее обучали дома, на уроки физики она и ее сестры ездили в Практический {лесной} институт Николая II в Царском Селе
[815]. По всем предметам Ольга получила высшие оценки, хоть сочинение на английском и диктант на немецком дались ей непросто. «В среднем 5, — отметила она в своем дневнике. — Мама была рада»
[816].
В течение недели, пока длился румынский визит, она всюду сопровождала своего троюродного брата Карлушу, как она называла его.
Казалось, он не произвел на нее никакого впечатления: копна светлых волос, оттопыренные уши и голубые глаза навыкат, что было безошибочным признаком Ганноверской династии, унаследованным им от английского деда Альфреда. Однако Ольга послушно бывала с ним повсюду: в церкви, на прогулках по парку, на ужине с бабушкой в Аничковом и на балу в привилегированном Смольном женском институте. Она улыбалась, болтала и следовала всем формальностям (опровергая, таким образом, утверждение герцогини Саксен‑Кобургской, что совершенно не умела держать себя в обществе), но никак не проявила своего отношения к Каролю. Молодой секретарь в румынской дипломатической миссии отметил в первый день визита: «Императорская семья довольно рано разошлась по своим комнатам, при этом дочери бросали короткие и тревожные взгляды на Кароля. Позже я выяснил, что он им не понравился»
[817].
Сплетники по‑прежнему настойчиво твердили, что не Ольга была предметом интереса Кароля. Американский дипломат слышал, как рассказывали, будто на самом деле тот «пытался заполучить Татьяну, но Ольгу нужно было выдать в первую очередь»
[818]. В конечном счете две пары родителей были разочарованы отрицательным результатом, но еще не были готовы сдаваться. Они решили, что русские нанесут ответный визит в Констанцу в июне для того, чтобы молодая пара имела возможность все‑таки присмотреться друг к другу получше. Русская пресса ничего не писала о возможном браке, но лондонская «Таймс» красноречиво выразилась о перспективах: «В официальных кругах обсуждается мнение, что Россия хотела бы, чтобы Румыния так же свободно выбирала свои дружеские пристрастия, как принц Кароль с великой княгиней Ольгой вольны поступать, как подскажет им сердце»
[819].
Три дня спустя Романовы со вздохом облегчения сели в императорский поезд и отправились на юг, на Пасху в Ливадии. На борту «Штандарта» в том же году (вопреки тому, что слышала герцогиня Саксен‑Кобургская) произошло явное изменение в отношении экипажа к сестрам Романовым, которые теперь все были подростками. Николай Васильевич Саблин отметил, в частности, что Ольга «превратилась в настоящую леди». Как и повсеместно, офицеры «Штандарта» тоже начали обсуждать будущие браки сестер и пришли к «своего рода молчаливому согласию… больше не вести себя с этими очаровательными великими княжнами как с несовершеннолетними или маленькими девочками»
[820]. Саблин был прекрасно осведомлен о том, что две старшие сестры «предпочитали компанию некоторых офицеров всем другим», — несомненно, намек на предпочтение, которое делалось Родионову и ныне уже переведенному Воронову. Но прежние взаимоотношения офицеров с сестрами теперь «недопустимы»: «Мы должны были помнить, что они дочери царя». Теперь это были уже не те маленькие девочки, которых они впервые встретили семь лет назад, и все они должны были вести себя со всей возможной щепетильностью, как офицеры и джентльмены. Они, однако, мягко поддразнивали сестер, говоря им, «что они скоро станут невестами и покинут нас». В ответ девушки смеялись и обещали, что «ни за что не выйдут замуж за иностранцев и не покинут свою родную землю»
[821]. Саблин подумал, что это принятие желаемого за действительное, ведь когда так бывало, спрашивал он сам себя, чтобы высокородные невесты имели свободу выбора? В этом отношении, однако, он был, безусловно, не прав.
Мужчины на «Штандарте» были не единственными, кто заметил, как сестры Романовы превращаются в прекрасных молодых женщин в то последнее жаркое лето до войны. Как‑то раз в гостях у графа Ностица в его усадьбе недалеко от Ялты они пошли вместе с графиней кормить черных лебедей на озере. «Я подумала тогда, как они были прекрасны, когда мелькали там среди цветочных клумб в своих светлых летних платьях, сами как цветы», — вспоминала она
[822]. Вскоре после этого на балу в Белом дворце сестры радовались другому волшебному крымскому вечеру, когда «большая золотая луна висела низко над темной неспокойной водой Черного моря, позолотив силуэты высоких кипарисов».
«Из бального зала позади нас лились мечтательные переливы венского вальса, легкого смеха великих княжон Ольги и Татьяны, их веселые глаза сверкали от удовольствия, так как они проплывали мимо открытых окон, танцуя с Жаном Вороньецки и Жаком де Лалеем»
[823]
[824].
Это описание похоже на картинку из книжки, но то был последний бал девочек в их любимом Крыму.
Перед неизбежным визитом в Констанцу Николай решил посетить великую княгиню Марию Георгиевну в Хараксе в последний раз перед отъездом и, «увильнув от орды детективов и телохранителей, поднялся по горным тропам». Глядя на море в тиши крымского вечера, он повернулся к фрейлине герцогини Агнес де Стёкль, которая стояла с ним, любуясь видом, и сказал ей: «Сейчас июнь, мы провели два счастливых месяца, мы должны повторить их… Договоримся, что мы все встретимся здесь снова 1 октября»
[825]. А потом, помолчав, он добавил, медленнее, очень серьезно: «Ведь в этой жизни мы не знаем, что ждет нас там, впереди»
[826].
