Когда в 1932 г. он вернулся из Нью-Йорка, где чуть не погиб под колесами автомобиля, ему подарили «даймлер». Это было организовано Бренданом Брэкеном, а средства на машину собрали 140 друзей и поклонников.
Вы можете представить, чтобы у современного британского политика нашлось достаточно друзей и поклонников, чтобы ему подарили новый «ниссан-микра», не говоря уже о «даймлере»? Справедливости ради надо сказать, что жена Черчилля не всегда одобряла его друзей: Ф. Е. Смит был пьяницей, про Бивербрука говорили, что его сделки слишком подозрительны, а Брендан Брэкен, который подыгрывал нелепым слухам, что он незаконный сын Черчилля, был безусловно странным.
Брэкен лгал о своем возрасте, даже снова пошел в школу, чтобы сфальсифицировать его. Он отрицал свое ирландское происхождение, уверяя, что он австралиец. Вы можете подумать, что за прекрасный человек стал министром информации. Но Черчилль придерживался их, а они его.
Читая рассказ Девора-Гибба о Черчилле в окопах, я поразился благожелательному упоминанию лорда Фишера – великого флотоводца, который столь впечатляюще пребывал в нерешительности в отношении Дарданелл в 1915 г. и чья непоследовательность сильно поспособствовала задержке и грядущей катастрофе.
«Полковник Черчилль немало забавлял нас частыми рассказами о лорде Фишере, перед которым он, по-видимому, испытывал огромное восхищение», – вспоминает капитан Девор-Гибб. Это является свидетельством великого благородства его души, ведь безумное поведение Фишера едва не погубило политическую карьеру Черчилля.
Покинув окопы на пару дней, он выступил в палате общин, призывая вернуть Фишера в адмиралтейство, – это предложение многие посчитали свидетельством того, что Черчилль окончательно потерял нить событий. Ему не нужно было защищать Фишера, который вел себя предательски. Так, Фишер сообщил Клементине (скорее всего, ложно), что Черчилль часто бывал в Париже, чтобы навестить подружку.
Если мыслить рационально, у Черчилля были все причины сбросить старика со своего корабля. Но Черчилль был не таков: ему нравился Фишер, он восхищался им и стремился выразить это.
У Черчилля было то, что древние греки называли µεγαλοψυχία – величие души. Он не был воцерковленным христианином. Он никогда не верил в побудительную метафизику Нового Завета. Как-то один прелат доброжелательно назвал его «столпом Церкви», но у Черчилля хватило честности, чтобы моментально возразить. Он сказал, что скорее является аркбутаном
[35].
Его этика по существу была дохристианской, наверное, даже гомеровской. Он неизменно стремился к славе и престижу – как для себя, так и для Британской империи. Но у него было глубоко укоренившееся чувство, подсказывавшее ему, как надлежит поступать, как быть справедливым, – помните, что внутренний повествователь зорко следил за ним и постоянно оценивал.
* * *
Вот почему я здесь – на сыром кладбище в Восточном Лондоне. Леди, которая покоится здесь, разумеется, няня Черчилля. Надпись на памятнике гласит: «Воздвигнут в память Элизабет Энн Эверест, которая умерла 3 июля 1895 г. в возрасте 62 лет, Уинстоном Спенсером-Черчиллем и Джоном
[36] Спенсером-Черчиллем».
По сравнению с другими надгробиями это посвящение немногословно. Не упоминается любовь или поющие ангелы, возможно, этот крест в шестьдесят сантиметров – самый маленький и простой из тех, что я вижу вокруг. Рассказ, как он тут оказался, в чем-то ужасен, но памятник также является физическим доказательством основополагающей доброты характера Черчилля.
Как мы уже видели, мать Черчилля Дженни была далека и пленительна, она быстро подходила к мальчику вечером, двигаясь, как пантера, в своей облегающей одежде для верховой езды, чтобы поцеловать и пожелать спокойной ночи. Во все прочее она не была особо вовлечена. Именно миссис Эверест, крупная женщина средних лет из Медуэя, оказывала ему безграничную любовь, которой он страстно желал. В большинстве биографий Черчилля с полным на то основанием содержится ее превосходное изображение. На нем она слегка походит на приземистую королеву Викторию: белый кружевной чепец, большой турнюр и нижняя юбка, так что ее силуэт кажется пирамидальным, как у самого Эвереста.
«Няня была моей наперсницей, – сказал Черчилль. – Миссис Эверест заботилась обо мне и потакала прихотям. С ней я делился своими многочисленными бедами». Он называл ее «Вум» или «Вумэни», до нас дошли многие ее восхитительные письма к Черчиллю: она советует ему принять героин при зубной боли, быть начеку из-за восточного ветра, не запрыгивать на движущиеся поезда, избегать жаркой погоды, долгов и плохой компании.
Был известный случай, когда ни один из его родителей не удосужился прийти на церемонию по окончании учебного года в Харроу, поэтому приехала миссис Эверест, и другие мальчики хихикали, когда он гордо шел с ней по городу, рука об руку. Это было подтверждением морального мужества, а позже появились и другие свидетельства.
Когда Черчиллю было семнадцать, а Джеку одиннадцать, было решено, что няня больше не нужна. И хотя во многих английских аристократических семьях жили на иждивении престарелые няни, мать Черчилля никак не позаботилась о будущем миссис Эверест. Она была вышвырнута.
Черчилль пришел в ярость. Он протестовал, ссылаясь на интересы своего брата, и для нее была найдена компромиссная работа в лондонском доме его бабушки, герцогини. Но два года спустя закончилась и эта работа. Снова Черчилль был разгневан тем, как обошлись с миссис Эверест – ее проинформировали письмом об увольнении! Он обвинил мать в «жестокости и подлости».
Все было бесполезно. Миссис Эверест переехала жить в Крауч-энд
[37], и Черчилль помогал ей из своего сравнительно скудного дохода. Она продолжала писать ему и, когда он учился в Сандхерсте, наставляла его следующим образом: «Занимайся побольше упражнениями на открытом воздухе, и тебе не потребуются лекарства… Будь хорошим джентльменом, порядочным, честным, справедливым, добрым и отличным во всем. Мой милый и дорогой, как же я тебя люблю. Будь хорошим, ради меня».
В 1895 г. здоровье миссис Эверест ухудшилось, и 2 июля Черчилль получил в казарме телеграмму, что ее состояние «критическое». Когда Черчилль приехал в Крауч-энд, он обнаружил, что она беспокоилась только о нем: по пути он сильно промок. «Пришлось снять и как следует высушить пиджак, прежде чем она успокоилась».
Черчилль нашел врача и сиделку, после чего ему пришлось спешить обратно в Олдершот, где утром должен был пройти парад. Он вернулся на север Лондона, как только парад закончился. Миссис Эверест впала в кому и умерла ночью в 2:15. Черчилль был рядом.
Невозможно знать наверняка, чем мир обязан няне Уинстона Черчилля. Но если кто-то учил его быть хорошим, добрым и стараться говорить правду, то, несомненно, это была она. Я полагаю, что именно миссис Эверест способствовала становлению его всеохватного и благородного морального чувства.
