Но, когда вы окинете комнату взглядом, вы поймете, что его занятия не были позерством. Здесь он не дурачился. Его полотна рядами опоясывают комнату, от пола до потолка, – и это лишь часть из 539 картин, написанных им за свою жизнь.
Даже самые фанатичные из поклонников не назовут его техническим виртуозом, человеческие формы не поддавались его руке. Чтобы добиться сходства, он иногда использовал приспособление, называемое эпидиаскопом, которое проецирует фотографию на холст, – с его помощью он сделал ряд несколько безжизненных этюдов с игроками в регби, выстроившимися при вбрасывании, а также с Артуром Бальфуром вместе с супругой, слегка походящими на обезьян-капуцинов. Но многие другие картины отражают его личность, и отдельные из них красивы.
Я приехал вместе с двумя друзьями, и мы вскоре понимаем, что его будоражит. Он любит цвет – чем ярче и сочнее, тем лучше, – и пользуется любой возможностью, которую предоставляет природа для объединения красок. Ему нравится розовая стена дворца и великолепная развалина цвета охры, а также лазурное небо, и желательно, чтобы вдали виднелись покрытые снегом горные вершины.
Он не может налюбоваться тенями на пирамидах или игрой света на волне, нахлынувшей на средиземноморский берег. Черчилль хорош, когда есть темно-зеленые кипарисы, сочные лужайки, ярко-синие небеса, розоватые старые здания.
Можно почувствовать, с каким облегчением и энтузиазмом он наносит краски. Одна из моих коллег, подытоживая свои ощущения, сказала о его картинах: «Они так легки и оптимистичны». Наверное, это правда. Черчилль хочет ублажить и вознаградить зрителя, и это ему удается. Один из его пейзажей был недавно продан за миллион долларов – по цене, как Моне, господи помилуй!
Людей притягивают его работы не потому, что они являются безупречными шедеврами, а как раз наоборот. Черчилль желал дерзнуть, не опасаясь насмешек и не боясь совершить ошибки, – главное, он решительно брался за дело и шел на риск.
Иногда это не срабатывало, но порою его ждал триумф. Наполненный таким духом, он вошел в темную прокуренную комнату в начале лета 1940 г. Руки других дрожали перед пустым пугающим холстом. Но Черчилль стремительно подошел к нему, обмакнул кисть, а затем широкими и решительными мазками нанес свою романтическую версию событий, полную ярких тонов. И это, амиго, окончательная отповедь всем его критикам и убежденным скептикам.
* * *
Британия в 1964 г. была во многих отношениях несоизмеримо лучшей страной, чем в начале века, когда Черчилль стал депутатом парламента. Стало меньше чинопочитания и классовых предрассудков – подумайте о том, что пилоты Битвы за Британию были выпускниками государственных школ. Эти немногие вышли из рядов многих.
Мучительная бедность, которую Черчилль видел во время своей молодости, прогуливаясь по манчестерским трущобам в цилиндре, в значительной мере была преодолена. Шел процесс женской эмансипации, высшее образование начинало широкое послевоенное распространение, была создана национальная служба здравоохранения, происходило становление «государства всеобщего благосостояния», предназначенного для помощи каждому в тяжелую минуту.
Конечно, есть различные взгляды на роль Черчилля в этих преобразованиях, однако мне представляется очевидным, что лейбористское правительство 1945–1950 гг. в огромной степени обязано ему, причем не только за совместную работу Черчилля и Ллойд Джорджа в первые десятилетия XX в., но и за его предвосхищение будущего, высказываемое коалиционному правительству военного времени. 21 марта 1943 г. он выступил с речью под названием «После войны», в ней он приблизительно очертил большие изменения в здравоохранении, пенсионном и социальном обеспечении. Как позднее скажет Эттли: «У него была симпатия, симпатия невероятно широкого охвата, к простым людям по всему миру».
Черчилля не приводила в большой восторг перспектива массовой иммиграции в Британию (например, он говорил о «готтентотах»). Но, как правильно отметил Эндрю Робертс, эта иммиграция частично была результатом непрекращающегося романтического представления Черчилля о Британии как великой родине империи (что не изменилось и в 50-е гг.).
Вот отчего ему и консервативному правительству было тяжело пойти на то, чтобы попросту захлопнуть двери. Парадокс состоит в том, что он, при всем своем имперском восприятии Британии, стал на деле основателем (возможно, невольно и нехотя) сегодняшнего поликультурного общества.
В общем и целом в Британии произошла революция – но милостивая революция, сохранившая основы конституции. Черчилль впервые встретился с королевой Елизаветой II в 1928 г., когда ей было два года. Он заметил Клементине, что Елизавета была «личностью, в которой чувствовались властность и задумчивость, невероятные для младенца».
Вы можете счесть подхалимажем обнаружение властности в двухлетнем ребенке, но Черчилль дожил до премьерства, когда произошла ее коронация, и почти наверняка можно утверждать, что она была коронована лишь потому, что он дожил до премьерства. Эта мысль повергает критиков Черчилля в полное смятение и бегство: ни одно из этих изменений и улучшений – ни одно! – нельзя было бы считать разумеющимся, уступи Британия перед лицом нацистской угрозы.
Не было бы великого реформаторского лейбористского правительства из-за отсутствия демократии, чтобы привести его к власти. Не было бы профсоюзов, потому что они подверглись бы репрессиям вместе со свободой слова и гражданскими правами. Лондон не стал бы оживленной столицей мира, а превратился бы в тусклый притесняемый придаток, где родителей будущих поп-звезд побуждали бы называть младенцев Адольфами, а не Уинстонами.
Если существует такая вещь, как британский характер (вероятнее всего, да), то он складывается, опираясь на свойства Уинстона Черчилля, склонного к юмору, но порой воинственного, непочтительного, но приверженного традициям, непреклонного, но сентиментального, радующегося богатству языка и всевозможной игре слов, стремящегося к прегрешениям в еде и питье.
Он что-то значит не только для политиков, уверяющих, что поддерживают его идеалы, но и для людей, распределенных по всему человечеству. Он – образец для подражания всем, кто не слишком хорошо учился в школе, всем, кто разочаровывал учителей математики, всем, кто не поступил в университет.
Он выступает от имени тех, кто беспокоился, что не оправдывает ожиданий родителей, тех, кто ощущал себя неудачником, тех, кто боролся с депрессиями, тех, кто пил, курил или ел сверх полезного организму, тех, кто решался не сдаваться вопреки всем обстоятельствам.
Сложите эти категории вместе, и у вас получится много людей.
* * *
24 января 1965 г. Уинстон Черчилль умер в возрасте девяноста лет. Около трехсот тысяч людей прошли мимо его гроба на церемонии прощания в Вестминстер-Холле. Это были первые после Веллингтона государственные похороны человека, не принадлежавшего к высшей знати. Вы видите их на хронике – британцев эпохи моих родителей: старики с ввалившимися щеками и с фетровыми шляпами в руках, женщины в тяжелых пальто и платках, но также молодые мужчины в брюках-дудочках и пергидролевые девушки в коротких юбках, накрашенные тушью и красной помадой. Они плачут, вглядываются, держат свои примитивные фотоаппараты.
