Однако в качестве инструмента дипломатии их постоянно пользовали с I–II вв., когда римское господство было абсолютным, а в IV в. вручали даже тем варварским вождям, которые покорились Риму. Потому совершенно очевидно, что, в современных терминах, это была адресная помощь, предназначенная для укрепления сил избранных дипломатических партнеров Рима
[403].
Пока все эти дипломатические маневры разворачивались полным ходом, любых римских пленников, захваченных варварами ранее, незамедлительно освобождали, а в поселениях проводился принудительный набор местных рекрутов в римскую армию
[404]. Одновременно эти периодические возглавлявшиеся императорами кампании, как правило, затевались в ответ на какие-либо достаточно серьезные приграничные проблемы. А поскольку кампании такого масштаба были дорогостоящими, требовалась целая вереница конфликтов, чтобы войско выступило в поход. И потому для возобновляемых соглашений было характерно наличие «карательных» статей, обрекавших виновных в нарушениях на различные наказания. В отдельных случаях это могла быть и казнь варварского вождя. В 309 г., например, Константин I казнил двух вождей франков в Трирском амфитеатре
[405]. Чаще, однако, жажду мести утоляли различными финансовыми карами, обычно в форме принудительного труда и поставки стройматериалов, а также, разумеется, конфискации запасов продовольствия
[406].
Время от времени императоры использовали военное превосходство Рима для более радикальных мер. Помимо уничтожения опасных политических структур варваров, они также следили за тем, чтобы приграничные области не становились перенаселенными. Ведь подобная ситуация могла привести – и приводила – к острой конкуренции варварских вождей между собой, причем эта конкуренция могла отозваться и на римских территориях. Один способ заключался в насильственном – огнем и мечом, если требовалось – изгнании части непосредственных соседей империи за пределы приграничной зоны. На Среднем Дунае в 350-х гг., например, Констанций II решил, что конкретная группа сарматов, лимиганты, должна быть изгнана, и не раздумывая применил силу, чтобы вынудить их уйти. Другой способ состоял в переселении отдельных групп варваров в римские владения, на строго оговоренных условиях. В частности, этим способом охотно пользовались императоры-тетрархи, создав варварские поселения на всех основных европейских границах империи за два десятилетия после 290 г.; этот способ применялся и раньше и продолжал использоваться впоследствии
[407].
Это не означает, что репертуар римских манипулятивных дипломатических методов всегда применялся в рамках полностью рациональной политики обороны границ, этакой «большой стратегии» с акцентом на «большой». Мы уже видели, что внутренние политические проблемы порой заставляли императоров выбирать сражения, в которых не было никакой необходимости; тем самым они доказывали свою полезность налогоплательщикам. На самом деле все крупные приграничные кампании конца имперского периода, как правило, были ответными, начинались после серьезного нарушения установленного порядка в конкретном регионе, а не потому, что возникали угрозы политической и военной стабильности. При оценке общей эффективности римской пограничной обороны поэтому следует учитывать, что значительные экономические потери из-за набегов являлись частью уравнения, так как именно изрядное количество набегов провоцировало реакцию Рима. Насколько изрядным должно было быть число набегов, явствует из археологических находок в ходе дноуглубительных работ на Рейне, близ старого пограничного римского города Шпейер. В конце III в. налетчики-алеманны пытались переправить через Рейн свою добычу, и тут их лодки попали в засаду и были потоплены римским речным патрулем. Добыча представляла собой невероятные 700 кг груза на трех или четырех повозках, возможно, награбленное добро с одной римской виллы; отметим, что налетчики обычно тащили домой каждый кусок металла, который им попадался. В грузе отсутствовали только богатая серебряная утварь и дорогие личные украшения. Либо хозяева покинули виллу еще до нападения, либо дорогостоящую добычу перевозили отдельно. Однако на повозках нашлась груда серебряной посуды, кухонная утварь (пятьдесят один котел, двадцать пять мисок и чаш и двадцать железных ковшей), сельскохозяйственные инструменты, которых хватило бы на целую ферму, подношения богам из святилища на вилле и тридцать девять серебряных монет хорошей чеканки
[408]. Если все это было награблено в ходе единственного налета, не следует недооценивать масштабы проникновения, которые оборачивались имперскими кампаниями. Тем не менее общая картина свидетельств не вызывает сомнений. Поздние римские императоры не вынуждали своих солдат пассивно дожидаться неприятностей. Периодически армии выдвигались через границу, дабы продемонстрировать варварам подавляющее военное превосходство, а затем в дело вступали дипломаты, приступавшие к урегулированию ситуации в регионе на благо империи и извлечения максимальной прибыли от похода.
Вдобавок существовал целый ряд дополнительных методов, которыми подкреплялось каждое дипломатическое урегулирование и обеспечивалась продолжительность его соблюдения. Адресные ежегодные субсидии, предназначенные для сохранения власти проримских вождей, были обычным явлением. Особо значимые группы также получали торговые привилегии. Как правило, торговля разрешалась только в нескольких пунктах пограничной зоны, но порой империя открывала границу, чтобы «подсластить» сделку. После поражения от готов-тервингов на Нижнем Дунае в начале 330-х гг. император Константин I, например, открыл для торговли всю границу с ними на Нижнем Дунае. Это было сделано для того, чтобы эти готы и их вожди обогащались на пошлинах и получили реальный повод сохранять мир
[409]. Кроме того, было принято брать заложников высокого ранга, скажем, сыновей царьков и князьков, дабы обеспечить соблюдение условий мирного соглашения. Если что-то начинало идти не так, заложников могли казнить, что и случилось однажды в IV в. В целом в заложники брали обычно молодых и воспитывали их при императорском дворе, чтобы продемонстрировать потенциальным правителям римского пограничья могущество и престиж империи; считалось, что это способно удержать нынешних заложников от неразумного поведения в будущем, когда они станут вождями
[410].
Применялись и менее «позитивные» меры. Если амбиции конкретного варварского вождя грозили стабильности и миру, имперские командиры не чурались похищений и убийств. Всего за двадцать четыре года, описанных в истории заката империи римского хрониста Аммиана Марцеллина (354–378), эти способы использовались не менее чем в пяти отдельных случаях
[411]. Все ли способы составляли «большую стратегию» – вопрос открытый, но их применение показывает, что поздняя империя отнюдь не ограничивалась сугубой пассивной обороной. Скорее, постепенно становится очевидным, что поздняя империя превращала ближайших соседей в младших клиентов Pax Romana, используя военную силу для обеспечения соблюдения своих интересов. Источники дают понять, что каждый крупный поход заканчивался дипломатическим соглашением средней продолжительностью около двадцати-двадцати пяти лет – то есть до прихода, по сути, следующего поколения политиков. На Рейне, например, императоры-тетрархи предприняли крупное вмешательство в 290-х гг., Константин совершил поход в 310-х, и похоже, что определенная стабильность сохранялась до 350-х гг. На Среднем Дунае тетрархи воевали после 300 г., Константин затеял поход в начале 330-х, и мир сохранялся вплоть до второй половины 350-х гг. На Нижнем Дунае складывалась аналогичная ситуация: кампании тетрархов и Константина в 300-х и начале 330-х гг. соответственно, но на сей раз соглашение о мире – возможно, благодаря тем самым особым торговым привилегиям для тервингов – действовало вплоть до середины 360-х гг.
[412] Разумеется, отсюда не следует, что на границе все оставалось абсолютно спокойно, но, особенно для раннего государства, с его медленными скоростями и огромными расстояниями, двадцать-двадцать пять лет мира после каждого крупного столкновения выглядят достойным результатом военных инвестиций (а вовсе не печальным итогом тщетных усилий по обеспечению безопасности границ).
