Либеральная школа, оказавшая столько услуг и игравшая в свое время такую почетную роль, сделала эти ограничения индивидуалистического тезиса неумышленно. Как мы только что видели, ее привели к такой формулировке обстоятельства. И было бы большой ошибкой с нашей стороны желать, чтобы эта формула пережила вызвавшие ее обстоятельства.
Остроумно защищая свое дело, либеральная школа упрекает демократическую школу в том же, в чем экономисты упрекают социалистов; только ее жалобы менее обоснованы. Экономисты указывают социалистам, что они, требуя организации труда, поворачиваются спиной к прогрессу и заставляют человечество идти назад. Либеральная школа упрекает демократическую в реставрации или старого порядка, или античной общины. Но мы видели, насколько этот двойной упрек мало обоснован: с одной стороны, в античной общине гражданин является лишь средством для достижения цели, т. е. блага государства, а по учению демократов, гражданин сам является целью; с другой стороны, при старом порядке государь интересуется своими подданными или только из своих личных выгод, или вследствие религиозного рвения, а не вследствие уважения к их праву, которого он не знает; между тем, по учению демократов, право индивидуума служит единственным основанием и оправданием вмешательства государства.
Если отбросить, как маловажную, полемику либеральной школы против демократической, останутся только критические и отрицательные части ее учения. В таком-то, сильно ограниченном виде индивидуализм и перешел от либералов Второй империи к либералам нашего времени. Последние, в свою очередь, произвели в нем новые видоизменения, о которых мы скажем впоследствии
[1325].
Глава шестая
ПАРАДОКС ИНДИВИДУАЛИЗМА
Фурье и Прудон доводят индивидуализм до его крайних, парадоксальных выводов. Но, в сущности, и Фаланстер, и Анархия являются только логическими приложениями этого принципа.
I
Если начать с рассмотрения критической части идей Фурье
[1326], а с этого и следует начинать, его можно принять за решительного противника индивидуализма.
Никто строже его не осуждал взглядов экономистов и либералов. Laissez faire является в глазах Фурье капитальной ошибкой. Обогащение «нации», которое не обогащает индивидуумов и достигается большинством ценою ужасных страданий и лишений, такое обогащение – «коронное заблуждение». Точно так же политическая свобода, представительное правление и разделение властей не что иное, как ловкий обман
[1327]. Из трех мнимых властей «заслуживает внимания» только исполнительная. Представительное правление ведет совсем не к тем результатам, каких оно добивается, и вместо улучшения положения граждан ухудшает его. Наконец, в известный период развития принудительные пути являются единственно пригодными для такой страны, как Франция, «страны, наименее созданной для политической свободы».
Следовательно, так называемая «либеральная» система представляется в высшей степени бессодержательной и «пустой»
[1328]. Жалости достойна работа защищавших ее публицистов, всех этих Монтескье, Руссо и проч. Все это – простые «эмпирики», не способные найти новую идею. «Они умеют только вести к пропасти»
[1329], а человечество может «выйти из цивилизованного болота» единственно путем открытий и изобретений, путем отречения от «этой науки о социальном поглощении», которой мир жил до сих пор
[1330].
Действительно, цивилизация, как ее согласно понимают экономисты и либералы, является злым врагом Фурье. Он видит в ней не конечную цель человеческого рода и последнее слово прогресса, а только один из многих фазисов, следующий за варварством и подготовляющий гарантизм, который, в свою очередь, лишь переходная ступень к высшему состоянию. Если забыть на время преувеличения и странности, которыми сопровождается у Фурье критика цивилизации, и совершенно личные мотивы, под влиянием которых создался его взгляд на торговлю
[1331] (весьма ничтожная причина для очень важного результата), то нельзя не удивляться меткости, с какой он наносит свои удары.
Примите известное определение цивилизации, и вы получите теорию экономистов и либералов в виде целого ряда истин, предполагающих, подтверждающих и представляющих собою как бы неразрывное целое. Сделайте спорным, отриньте это определение – вы потрясете и разрушите все здание построенных на нем теорий. Фурье отлично видел это, и он был первым, хотя и не единственным, кто заметил и высказал это. В этом самый оригинальный, а также самый обоснованный и наиболее прочный пункт его системы. Когда Руссо проклинает цивилизацию, он не только не предлагает взамен ее ничего, кроме мечты о возвращении к естественному состоянию, но все в ней осуждает. Фурье выбирает и умеет выбирать. Все, кто впоследствии будет нападать на самое понятие цивилизации, волей-неволей станут его данниками. Что значат эксцентричности языка или мысли философа, если принять во внимание, что именно он возбудил в умах своего времени благородную и высокую тревогу, выразившуюся потом в более чистом виде, например, у Толстого?
Мало этого, отрицая абсолютную ценность цивилизации с моральной и экономической точек зрения, Фурье в то же время признает, что она принесла известную пользу в развитии судеб человечества, подготовив последующую стадию
[1332]. Он ясно видит нечто за пределами
[1333] того социального состояния, которое либералы и экономисты охотно считают как бы пределом совершенствования. Следовательно, и он, подобно Сен-Симону, обладал идеей «развития» и, как вскоре скажет один из его учеников, заимствовавший это выражение именно у своего учителя, а не из какой-либо другой доктрины, идеей «социальной эволюции»
[1334].