Столь же несомненно превосходство государства перед индивидуумом с точки зрения материальной силы, отсюда опять-таки – обязательное вмешательство государства. Здесь Дюпон-Уайт вступает на более твердую почву, в область фактов. Он очень убедительно показывает, – это пункт, который развивали впоследствии другие, не прибавив ничего существенного к сказанному им, – что по мере усложнения и совершенствования цивилизации в такой же степени развиваются «механизм и деятельность правительства»
[1964]. Прогрессивное общество должно иметь более сильное и сложное правительство, чем примитивное общество, подобно тому, как оно обладает более богатым языком
[1965].
Вследствие этого двоякого превосходства государство должно заботиться о социальном, политическом, экономическом и даже моральном прогрессе. Социальный и политический прогресс состоят в приобретении известных прав: права повиноваться только закону, права участвовать в правительственной деятельности и проч. Но эти права одновременны появлению государства, и там, где они развиваются, развивается, в свою очередь, государство, в том смысле, что каждое из этих прав, по решительному выражению автора, «усиливает правительство»
[1966]. Экономический прогресс, в свою очередь, предполагает «деятельную полицию»
[1967], ибо нельзя «все слабое и инертное предоставить захвату более сильного, ловкого и предусмотрительного»
[1968].
Нужно, кроме того, разбирать конфликты, возникающие между капиталом и трудом. Ведь в прогрессивном обществе промышленность «создает пауперизм и тем самым усиливает деятельность правительства»
[1969]. Наконец, моральный прогресс, являющийся прежде всего продуктом индивидуальной воли, также возлагает на государство известные обязательства. Развитию человеческой совести должно соответствовать «постоянное улучшение легальной морали»
[1970]. Идея справедливости развивается в глубине индивидуальной совести и «из более богатой совести переходит в более прочные законы»
[1971]. Здесь, однако, Дюпон-Уайт делает важную оговорку: он требует для индивидуума в качестве его абсолютного права свободы мысли и ее письменного выражения
[1972].
Возрастающее вмешательство государства в жизнь прогрессивных обществ осуществляется одновременно посредством администрации и закона
[1973]. Дюпон-Уайт желает полнейшей централизации, и в защиту этого взгляда пишет целую книгу
[1974]. Он не боится, что законы множатся и регулируют все возрастающее количество интересов. Он подыскал даже две формулы, которым впоследствии суждено было воспроизводиться и повторяться много раз: «Прогресс заключается скорее в улучшении закона, чем в отсутствии последнего»
[1975]; «Всякий закон должен служить к облегчению положения наиболее многочисленных и наименее счастливых классов»
[1976].
Государственный социализм, – тот, по крайней мере, какой мы находим во Франции, – всецело заключается в следующих формулах: вера в способность закона своим действием преобразовать души, а также нравы, обычаи и все взаимоотношения людей и призыв к деятельности закона в пользу обездоленных. Если присоединить сюда стремление не сохранить за политической экономией ее абстрактный характер, а морализовать ее и стремление вернуть идее государства доверие, которого ее лишили чистые экономисты, то мы дойдем до сущности самой немецкой мысли.
Один из этих двух элементов уже был предусмотрен во Франции экономистами-диссидентами, Сисмонди, Бюрэ и др., о которых мы говорили выше, другой нашел горячего сторонника в лице Дюпон-Уайта. Последний старается уничтожить обвинения, выдвинутые против идеи государства экономистами и либералами. То, исследуя сущность этой идеи, он видит в ней «силу разума, выраженную в законе»
[1977]; то, изучая отношения между индивидуальным правом и государством, он отказывается признать существование реального антагонизма между свободой и авторитетом и доказывает, что достоинство индивидуума ничуть не пострадает от расширения функций государства, так как «подчинение индивидуума большей дисциплине обусловливается большим разнообразием и усилением его деятельности»
[1978].
Хорошо уяснив себе, что высшая цивилизация требует более сложного правительства, Дюпон-Уайт в то же время отлично понял и выяснил главное: чем современное государство отличается от других исторических форм государства. Существующее теперь государство заняло место прежних частных властей. «Под дыханием прогресса притеснение рушится, но власть остается». Притеснение рушится – значит, индивидуум завоевывает свои основные права, власть остается – значит, на долю государства остается определенная задача. «Так появляются одновременно могущественное государство и свободная личность. Права индивидуума и права государства – два современника, которые родятся в тот день, когда рушатся привилегии»
[1979]. Следовательно, Дюпон-Уайт хочет не принести индивидуума в жертву государству, а, наоборот, найти в государстве орудие для «усовершенствования и возвышения индивидуума»
[1980]. Поэтому он не считает себя социалистом и отзывается о социализме в очень суровых выражениях
[1981].
Его, действительно, нельзя было бы назвать социалистом (хотя он и обращается к вмешательству государства, но это обращение имеет туже причину и цель, как и обращение к государству индивидуалистов XVIII века), если бы он прежде чем отстаивать права индивидуума и высокую ценность человеческой личности, как то имело место в только что приведенном отрывке и во многих других
[1982], не начал с чрезмерного расширения «личности государства», видя в последнем нечто сверхчеловеческое, если бы он не признал законодательство способным исцелить все общественные недуги, если бы он не был увлечен, очарован идеей прогресса, прогресса абсолютного, рассматриваемого в качестве высшей цели, достойной быть предметом достижения и достигаемой не столько индивидуумом, сколько ради индивидуума.
