Правда, Сен-Симон обладает сильно развитым чувством разницы эпох и защищается от обвинения в желании возобновить XIII век в XVIII, отличаясь в этом отношении, и притом очень чувствительно, от теократов; тем не менее он бросает взгляд изумления и сожаления на старый строй Европы, «объединенной общностью учреждений в конфедеративное общество»
[609], и заявляет, что «только подобное состояние вещей могло бы все исправить»
[610].
В чем, несмотря на все эти точки соприкосновения с прошлым, Сен-Симон подготовляет будущее; на каком основании Мишле мог характеризовать его, верного ученика XVIII века, как самого смелого писателя XIX века – об этом легко догадаться, если обратить внимание на проблески в его сочинениях многочисленных идей, которые получат такое огромное значение, когда ими овладеют позитивизм и социализм.
Литтре, стараясь доказать оригинальность Конта, вполне справедливо замечает
[611], что Сен-Симона нельзя считать основателем положительной философии, так как у него не было ни ясного представления о социологическом законе, ни твердого и устойчивого понятия о всеобщем применении научного метода. Разумеется, оригинальность Конта несомненна, и ум Сен-Симона не был так методичен, как ум Конта. Тем не менее весьма значительная часть взглядов, вошедших в положительную философию, уже находится у Сен-Симона, и последний вполне сознает их значение.
Выше я приводил уже деление периодов и сочинений на критические и органические. Я не имею в виду приводить взгляды Сен-Симона на положительную эпоху
[612] в пользу и против метафизики
[613] и проч… Но как не отметить следующих указаний, которыми, как мы увидим, впоследствии воспользовался Конт: сходство в развитии индивидуума и общества; мысль, что конечную цель трудов философа составляет «наилучший способ социальной организации?»
[614] Все эти частные мнения, будучи сближены между собою и координированы методическим и могучим умом Конта, примут у последнего вид системы; тем не менее ранее в изолированном виде и без связи друг с другом они встречаются у Сен-Симона.
Подготовляя позитивизм, Сен-Симон вместе с тем является настоящим родоначальником социалистической мысли нашего времени. Его роль в этом отношении превосходит даже роль Фурье и Прудона. Не то чтобы у Сен-Симона социализм имел вид законченной доктрины. Но не говоря уже о том, что он указал на организацию собственности как на кульминационный пункт всякой социальной организации и показал, что здесь именно должна быть произведена первая реформа, без которой немыслимы все остальные, он обратил также внимание выступивших после него социалистов на противоположность между трудом и капиталом
[615] и даже формулировал эту противоположность как борьбу классов
[616].
IV
Во имя какой же доктрины работал Сен-Симон? Во имя ли индивидуума и его права или во имя государства и его власти?
Сен-Симон охотно говорит о свободе. Он упрекает революцию в том, что она не уменьшила деятельности правительства
[617]. При новом строе роль правительства должна быть сведена до минимума. Но к этой тенденции у него присоединяются другие. Я говорю не только об изменчивости его политических симпатий; ни о том факте, что сначала, преклоняясь перед Наполеоном, приветствуя его как «научного вождя человечества», выражая желание стать «его ученым лейтенантом»
[618], позднее он строго осуждает его
[619]; ни об его уверениях в лояльности по отношению к монархии
[620]; ни о том множество раз повторяемом им утверждении, что промышленная революция, будучи вполне согласимой с легитимизмом, должна быть произведена самим королем
[621]; что французская нация «возвратит таким образом свободу своему королю, пленнику старинной знати и буржуазии»
[622]; ни о том призыве, с которым он обращается к Священному Союзу, чрезмерно восхваляя последний за то, что он движет вперед цивилизацию самым положительным образом
[623]; ни, наконец, об его неоднократных заявлениях, что его доктрины не имеют ничего разрушительного, что они «консервативны», что они стремятся избежать политических потрясений, изменения государственных форм и проч.
[624] Все это в весьма значительной степени объясняется безалаберностью его существования, желанием добиться для себя и для своих взглядов, если уж не покровительства, то, по крайней мере, благожелательного отношения власти. Но если обратиться к соображениям другого порядка, то оказывается, что свобода, о которой он часто говорит, не находит и не может найти у него благоприятной почвы, на которой она могла бы пустить прочные корни.
