ШКОЛА СЕН-СИМОНА
Внешняя история школы Сен-Симона до сих пор представляет собой лишь набросок: ее еще нужно написать
[636]. Но уже сделано различие между правильными и глубокими взглядами этой школы и теми чрезвычайными ошибками, в которые она в конце концов впала
[637]. Наша задача сводится исключительно к тому, чтобы показать, каким образом сен-симонисты завершают или преобразуют мысль своего учителя в политической и социальной областях.
Источником для этого исследования нам послужит Изложение доктрины, ряд лекций, читанных в 1829 и 1830 годах, в блестящий период школы, после несколько смутного периода, наступившего со смертью Сен-Симона (1825–1829), и до момента внутренней борьбы и разложения (1831–1832). Мы не должны, однако, стесняться при случае выходить из пределов установленного таким образом периода или обращаться к более раннему времени, чтобы отметить в сборниках, следовавших за Изложением или предшествовавших ему, первые проявления или настойчивые повторения одной и той же мысли.
Предоставляя другим заботу развивать идеи Сен-Симона относительно теоретической революции, которая должна быть произведена в науках, равно как его взгляды на приложение научного метода ко всей области деятельности человеческого духа, сен-симонисты главным образом занялись социальной и политической экономией, моралью и религией. Они возобновили по-своему критику социального строя, основанного на индивидуализме, и противопоставили этому строю совершенно иной идеал. Последуем за ними по этим двум путям их деятельности.
Первые лекции (séances) Изложения посвящены описанию того социального состояния, которое вызывает жалобы и протесты школы.
Если это состояние рассматривать с точки зрения экономических отношений, то оно плачевно. Делая немногих «счастливыми», конкуренция оставляет на мостовой «бесчисленные жертвы»
[638]. Это – организованная война человека с человеком, народа с народом. Провозглашая laisser faire, laisser passer, экономисты хотели «разрешать одним почерком пера все вопросы, связанные с производством и распределением богатства»
[639], так как они думали, что частный интерес всегда гармонирует с интересами общими. Но факты противоречат теории. Общественный интерес требует, чтобы было пущено в ход много машин. Рабочий, живущий трудом рук своих, имеет противоположный интерес. Все в конце концов нивелируется, отвечают экономисты. Но, возражают сен-симонисты, пока эта нивелировка наступит, «что нам делать с этими миллионами голодных людей?»
[640]
Если рассматривать политические отношения, то к чему привели либеральные требования? К «убогой системе гарантий», представительному правлению, предназначенному охранять права человека и гражданина и основанному на регулировании недоверия
[641] к власти. Но все это было хорошо, пока «отвечало критическим и революционным потребностям прошлого века», все это согласовалось с произведенной тогда работой всеобщего разрушения, но все это – анархия. Пришло время отказаться от нее, признав, что «на земле может существовать законная власть»
[642].
Наконец нравственные отношения между людьми так же ложны, как и отношения политические и экономические. Господствует эгоизм, сопряженный с безусловной верой каждого в себя
[643]. Погасла не только «вера» – «исчезли все общечеловеческие чувства»
[644]. Совершилось ли это в интересах разума, спросят впоследствии сен-симонисты? Нет, ибо «сфера науки никогда не была шире сферы симпатий»
[645]. Это совершилось исключительно в интересах эгоизма.
Эгоизм, конституционализм
[646], конкуренция – вот, в конце концов, тройной результат индивидуализма и свободы. Поэтому против свободы, против индивидуализма направляют сен-симонисты свои наиболее тяжелые удары. Они не только борются против индивидуума, они его отрицают. В противоположность тем, которые спрашивают: где находится человек вообще? – сен-симонисты задают вопрос: где находится индивидуум
[647]? Они осуждают свободу в теории и пренебрегают ей на практике
[648]. На практике они провозглашают исчезновение, полное уничтожение индивидуальности
[649]. Семья у сен-симонистов основана именно на этом принципе
[650]. В теории, защищаясь от упреков проповеди чистейшего деспотизма, они заклинают людей «благословлять» иго, «налагаемое добровольно и удовлетворяющее всем чувствам, заложенным в человеческом сердце»
[651].
Теория естественного права, впрочем, совершенно последовательно подчиняется той же участи. Эта теория, по их мнению, служит источником всякой борьбы. «Мы не признаем, – говорят они в первых же строках первой лекции, – за цивилизованным человечеством никакого естественного права, которое заставляло бы и обрекало его на растерзывание своих внутренностей»
[652].
